Вот тебе кадка с зеленью
ВСЁ НА ПРАЗДНИК! запись закреплена
Поздравление от знахарки с вручением шуточных подарков гостям и шампанского юбилярше.
.
Люди добрые, здравствуйте! Я бабка-травница, ох и проказница!
Помогаю всем задаром, остаюсь всегда с наваром.
Кого хочешь подлечу, оштрафуют-заплачу.
В общем- хватит есть и пить, я иду больных лечить!
У кого тут головушка болит, али какая другая хворь мучает? Прямо говорите! Да мне и говорить- то не надо, я и сама всё вижу, опыт, слава богу, имеется.
Для начала надо всем налить себе святой водички, снадобья мои запивать. Налили, вот и молодцы. (Дальше знахарка начинает вручать шуточные подарки, подходя на выбор к гостям)
1.Руки-ноги непременно трижды в сутки мазать хреном!
Песни пой, да растирай, через часик всё смывай.
Походи туды-сюды, да попей святой воды!
2. Часто в жизни так бывает- ухи вдруг заболевают.
Чтоб они не обвалились, не обсыпались шурша,
Помогает очень быстро всем китайская лапша.
Размочи, хоть прямо здесь, да на ухи и повесь!
Будешь слышать, как локатор, долго жить, как терминатор,
Да! Святую воду пить! Можешь ухи окропить.
3.Чтоб привлечь нам мужиков, острый перец приготовь,
Размели его ты в пыль, да положь его в бутыль!
Наливай святой воды, поболтай туды-сюды,
К ночи мужа угости, будешь пахнуть и цвести!
4.Право, мне сказать неловко, но у Вас болит головка.
Здесь нужна, наверняка, нам головка чеснока.
Смажь головку ты свою, будет славно, как в раю!
Через три денька намой . орган свой. святой водой.
5..Не шевелится сидит! Знать, разбил ридикулит,
Чтоб не стрелило в подмышки, применяем метод шишки!
Шишку надо заварить, трижды в день исправно пить.
Выпьешь-шишку не бросай, под подушку запихай.
Будешь видеть до весны эротические сны.
Да, в любую непогоду к ночи пей святую воду!
6.Коль в желудке заболело-энто, брат, худое дело.
Пока осень-не зевай, лист кленовый собирай.
Раздевайся голышом, облепися весь листом,
И нарядный весь такой походи перед женой.
Лист потом с себя снимай, к ей под юбку полезай,
Да как приметесь за дело, вмиг забудешь, чё болело.
Перед тем, как лист лепить, не забудь воды испить.
7.А тебе вручаю лук. Помогат от всех недуг!
Коль простыл, аль перегрелся, недоел, али объелся,
Недоспал, аль не допил- лук всегда прибавит сил.
Можешь нюхать, можешь есть, можешь даже попой сесть.
Можешь положить в трусы, аль засунуть под часы,
Главное, чтобы всегда под рукой была вода.
Исключительно святая! Ну, я думаю, все знают.
8.Ну-ка, гости, гляньте прямо. Там сидит такая дама!
Хороша! Играет кровь! Подарю тебе морковь.
Не люби морковь варёну, а люби морковь ядрёну.
Чем морковка ядреней, тем нам, девки, веселей.
На-ко, милая, держи. Всем морковку покажи.
В холодильничек положь, потребляй, когда захошь.
А чтоб была поядреней, святой водичкою полей.
9. Тебе, милая моя, не осталось ни. чего,
Нет, осталося, яйцо! Молодело чтоб лицо.
Ты свари это яйцо, колбасы возьми кольцо,
Две картошки, огурец, майонезу наконец,
На конец столовой ложки положи его немножко,
Да добавь-ко энтой ложкой ты зелёного горошка.
200 грамм воды святой ты прими перед едой.
От методы от моёй будешь вечно молодой!
А что же мне юбилярше-то подарить?! Она и молода, и красива, и здоровее всех нас выглядит. А подарю-ка я ей святую воду, свою, фирменную, сама варила!
(вручает шампанское юбилярше)
Что ж, не всем дала леченье, ну, да это не беда!
Ни к чему нам огорченье, коль святая есть вода.
Ну-ко, ручкой помашу, все столы я освяшшу.
Всё, у всех вода святая. Чё сидите? Наливаем!
Коль налили-поднимаем , коль подняли-выпиваем!
Не забудьте закусить, да ещё разок налить.
Ну, а я пошла, прощайте. Будет нужно-вызывайте!
(кланяется и уходит).
Источник статьи: http://vk.com/wall-188362481_420
Пер-сквалыга
На острове Зеландия, близ озера Арре, жил старый холостяк; звали его Пер, а по прозвищу Сквалыга. Досталась ему в наследство богатая усадьба и куча новехоньких далеров. Но был Пер такой жадный, что далее жениться боялся.
«А ну как попадется мне такая жена, что хозяйство вести толком не сможет и все мое имение по ветру пустит!» — думал он.
И еще вбил он себе в голову, что женщины — объедалы заправские. День-деньской только и знают, что едят да едят: то тут кусок схватят, то там. Не успеешь оглянуться — проедят все твое добро.
Как подумает про то Пер — в дрожь его кидает!
Ну, а ежели с другой стороны взять, так без помощи ему в усадьбе все равно не обойтись, а чертовых работничков кормить-то тоже надо!
Одолели Пера черные думы, и никто никогда не видел, чтоб богатей веселился. День и ночь выискивал он, как бы ему прожить подешевле да тратить поменьше.
Был Пер уже в летах, и ломота в костях докучать ему стала. А присматривать за ним некому. И еще стал Пер к старости поболтать охотник, а словом перемолвиться ему тоже не с кем. Вот и пришло Перу на ум, что не худо бы, может, и жениться. Пускай жена за всем в хозяйстве приглядывает и его, Пера, старость покоит. Только жену надо сыскать такую, чтоб была не обжориста, ела б поменьше, а работала б побольше. Иначе и расчета нет жену брать, очень уж накладно выйдет.
Прослышал один бедняк хусман, что Пер жениться надумал. А была у того хусмана дочка по имени Грете. Вот и стал бедняк дочку уламывать, чтоб замуж за Пера шла да помогла б своим из нужды выбиться. Заупрямилась, было, Грете поначалу. Да и то сказать: ведь старик не бог весть что за находка для молодой пригожей девушки!
А потом подумала Грете про братьев и сестер: «Вечно они голодные сидят! А уж обновки-то и в глаза не видят! Пойду-ка я за Пера. Пускай хоть моим хорошо будет».
Только надо было, чтоб Пер поверил, будто Грете мало ест. Вот и уговорились Грете с отцом, что богачу сказать.
А как дальше было — сейчас узнаете.
Однажды утром проходил Пер-сквалыга мимо хусмановой лачуги и глядит — у обочины Грете гусей пасет. Пасет она гусей и чулок на ходу вяжет, а сама все приговаривает:
— Гуси, милые, вперед! Пасет вас та, что не ест, не пьет!
Заслышал те слова Пер-сквалыга, да так и обмер. Стоит, подслеповатыми глазами моргает и ушам своим не верит. А Грете знай себе повторяет:
— Гуси, милые, вперед! Пасет вас та, что не ест, не пьет!
— Кто это не ест, не пьет? — спрашивает Пер.
— Да я! — отвечает Грете.
— Слыханное ли дело! Как это ты можешь — не есть, не пить?!
— Дома-то семь голодных ртов, а еды только на шестерых хватает. Вот я и привыкла почти что вовсе без еды обходиться.
— Чем же ты тогда живешь?
— А воздухом! Просверлил отец дырки в столбе, что посреди горницы стоит, вот я и сосу из них воздух. Видно, и воздухом можно жить!
— И не такая уж ты тощая! — сказал Пер.
Откашлялся он и говорит:
— Может, ты слыхала, я жениться надумал. Только нужна мне жена такая, чтоб за всем приглядывала. Девушка ты пригожая и мне по сердцу пришлась. Скажи, хочешь стать в усадьбе хозяйкой?
— Отчего ж не стать! — ответила Грете.
Сыграли они свадьбу, и переехала Грете к богатею в усадьбу. Поставил Пер-сквалыга столб посреди горницы, провертел в нем дырки, чтоб Грете могла из них воздух сосать и тем воздухом питаться.
Прошло немного времени, и однажды говорит Пер своему работнику Нильсу:
— Сдается мне, будто жена моя раздобрела! Уж не подкармливается ли она случаем в поварне? Как бы мне про это разузнать?
— Вот что, хозяин, — отвечает Нильс. — Подсажу-ка я тебя в дымовую трубу, а ты оттуда в поварню подглядывай, не ест ли Грете там чего?
— Ловко придумано! — обрадовался Пер. — Давай подсаживай!
Подсадил Нильс хозяина в дымовую трубу, уселся там Пер на доске; сидит, будто в люльке.
А тем временем пошел Нильс к хозяйке и говорит:
— Берегись, не ешь ничего в поварне, хозяин в дымовой трубе сидит!
— Ладно! — сказала Грете.
Знала Грете и раньше, что Пер — сквалыга. Только хотелось ей своим помочь. Потому и пошла за него. А как насмотрелась, что богатей людей своих голодом морит, надумала проучить этого толстосума. Работники да служанки в усадьбе все на ее стороне были. Если б не Грете, вовсе бы они с голоду померли. Она их всех тайком подкармливала.
Вот позвала Грете служанок и велит:
— Наносите сырых дров да зеленых сучьев и подложите их в очаг!
От такого топлива, ясное дело, больше дыму да копоти, чем тепла!
А как смекнул Нильс, что хозяин уж довольно в трубе подкоптился, забрался он на крышу к самому коньку и вытащил Пера на свет божий. Смахивал теперь Пер-сквалыга на копченую баранью ногу; и слова вымолвить не мог, не то чтоб лаяться. Пришлось Перу тут же в постель улечься.
— Ну как, ела она что в поварне? — спросил Нильс хозяина.
— Нет, там она ничего не ела, — ответил Пер-сквалыга.
Прошло какое-то время, и опять Пер говорит:
— Сдается мне, Нильс, что Грете еще ядренее стала. Щеки у нее круглые, да и сама она — бочка бочкой, такая дородная да гладкая. Уж не подкармливается ли она чем? Как бы мне про это разузнать?
— Вот что, — говорит Нильс, — может статься, она наверху в клети разными кушаньями лакомится. Давай распорем большую перину, что в клети лежит, запихну я тебя туда и снова зашью. А ты дырку в перине проткни и подглядывай. Так и узнаешь, не подкармливается ли хозяйка чем в клети.
— Ловко придумано! — обрадовался Пер. — Давай распорем!
Зашил работник хозяина в большую перину, а сам пошел к Грете и говорит:
— Не вздумай ничего наверху, в клети, есть, там хозяин в перине зашит.
— Ладно! — сказала Грете.
Позвала она служанок и велит:
— Выволоките-ка постели из клети на солнышко да вы колотите их хорошенько! А то они давно не проветривались. Лежат там и плесенью покрываются.
Служанки — не будь дуры — тут же смекнули, что к чему. Хохочут, заливаются, а сами постели вниз волокут. А большую перину, хоть она и тяжелая, тоже во двор выволокли. Колотят ее служанки, колотят, что есть сил, а сами песни веселые распевают. Выколотили служанки постели, а потом их опять наверх втащили.
Вызволил Нильс Пера-сквалыгу из перины, а на нем живого места нет: не может ни идти, ни ползком ползти.
— Ну как, ела она что в клети? — спрашивает Нильс.
— Нет, там она ничего не ела, — стонет Пер.
Пришлось ему опять в постель лечь, и прохворал он целую неделю. Ходит за ним Грете хорошенько, а сама ему выговаривает:
— Послушался б меня, Пер, ел бы, как я ем, вот и был бы здоровехонек.
Прошло немного времени, а как оправился Пер после колотушек, что ему задали, призвал он снова Нильса и говорит:
— Сдается мне, что хозяйка твоя все ж таки чем-то подкармливается. Щеки у нее такие круглые, того и гляди, лопнут. Одним воздухом такого жиру не нагуляешь. Как бы все в точности разузнать?
— Да, задал ты задачу, — говорит Нильс-Коли она ни в поварне, ни в клети не кормится и никто никогда не видал, чтоб она ела, ума не приложу, где она прячется. А может, она в погребе подкармливается? Знаешь что, стоит там старая пивная кадка, вот ты и залезай туда и сквозь дырочку, куда втулку вставляют, подглядывай. Так и разузнаешь, не прячется ли она в погребе, не подкармливается ли там.
— Ловко придумано! — говорит Пер.
Залез он в кадку. Нильс накрыл его крышкой, а сам пошел к Грете и говорит:
— Не вздумай ничего в погребе есть, там в пивной кадке хозяин сидит, сквозь дырочку подглядывает.
— Ладно! — сказала Грете.
Позвала она служанок и велит:
— Подогрейте-ка воды да принесите щелоку! Старая пивная кадка в погребе смердит так, что дух захватывает.
Вылейте воду со щелоком в кадку сквозь дырочку, пускай стоит кадка да отмокает, покуда чистой не станет.
Расхохотались служанки и живо взялись за дело. Налили они в кадку воды и ушли из погреба. Снял тут Нильс крышку с кадки и спас Пера-сквалыгу от смерти. А то он чуть было не захлебнулся.
Однако обварили все же хозяина служанки. Пришлось его в постель укладывать, мазями целебными смазывать да тряпками перевязывать. Прохворал Пер ровно месяц.
А Грете ходит за ним да приговаривает:
— Не впрок тебе эти поездки — всякий раз хворым домой возвращаешься.
Как соберется, бывало, Пер за женой подглядывать, он и врет ей, что в дальнюю поездку уезжает.
Покуда Пер хворал, у Нильса дома последняя скотина пала. А у Пера стояли в хлеву два жирных вола. Вот и говорит Грете Нильсу:
— Слышь-ка, Нильс, служил ты мне верно; бери этих волов, ступай с ними на ярмарку во Фредериксборг да продай их, а деньги себе оставь или старикам родителям отдай. Очень уж вы обнищали!
Нильс так и сделал.
А Пер-сквалыга стал меж тем во двор выходить. Хоть и больно ему было, а все же ходит по двору, на палку опирается да глядит, как служанки по хозяйству управляются. Зашел он как-то в хлев и хватился тех жирных волов. Заковылял он из последних сил в поварню. А там у огня сидит Грете да присматривает, как бы вода из котла не выкипела.
— Где волы? — спрашивает Пер.
— Я их съела, — отвечает Грете.
— Как это съела, — говорит Пер. — Ты в своем уме?!
— А меня к еде потянуло, — глазом не моргнув, говорит Грете. — Брюхо своего требует. Раньше я себя сдерживала да воздухом кормилась. Но все до поры, до времени!
— Волы мои, волы, — захныкал Пер, — где мои волы? Их можно было продать.
— Я их съела,- опять отвечает Грете,- с рогами и с копытами. Трудненько, правда, было их глотать, но все ж проехало. Беда только, что я не досыта наелась. Правда, осталось у нас еще одиннадцать поросят да двадцать три овцы. Коли не засадишь служанок овец стричь, чтоб шерсть мне горло не щекотала, я их со шкурой съем.
Как услыхал Пер такие речи, потерял он разум да как грохнется оземь. Пришлось его в постель тащить и лекаря к нему звать, но средства от его хвори не нашлось.
Пришел тут конец Перу-сквалыге, похоронили его, и положила Грете тяжелую плиту на его могилу. А что денег на эту плиту пошло! Ох, и разозлился бы Пер до смерти, будь он жив!
Вышла Грете замуж за Нильса, и живут-поживают они до сих пор в радости и веселье.
Источник статьи: http://hobbitaniya.ru/danish/danish13.php
Рассказ Подарок
Каждый раз, когда приближалась осень, начинались разговоры о том, что многое в природе устроено не так, как нам бы хотелось. Зима у нас длинная, затяжная, лето гораздо короче зимы, а осень проходит мгновенно и оставляет впечатление промелькнувшей за окном золотой птицы.
Разговоры наши любил слушать внук лесника Ваня Малявин, мальчик лет пятнадцати. Он часто приходил к нам в деревню из дедовской сторожки с Урженского озера и приносил то кошелку белых грибов, то решето брусники, а то прибегал просто так – погостить у нас, послушать разговоры и почитать журнал «Вокруг света».
Толстые переплетенные тома этого журнала валялись в чулане вместе с веслами, фонарями и старым ульем. Улей был выкрашен белой клеевой краской. Она отваливалась от сухого дерева большими кусками, и Дерево под краской пахло старым воском.
Однажды Ваня принес маленькую, выкопанную с корнем березу. Корни он обложил сырым мхом и обернул рогожей.
– Это вам, – сказал он и покраснел. – Подарок. Посадите ее в деревянную кадку и поставьте в теплой комнате – она всю зиму будет зеленая.
– Зачем ты ее выкопал, чудак? – спросил Рувим.
– Вы же говорили, что вам жалко лета, – ответил Ваня. – Дед меня и надоумил. «Сбегай, говорит, на прошлогоднюю гарь, там березы-
двухлетки растут, как трава, – проходу от них нет никакого. Выкопай и отнеси Руму Исаевичу (так дед называл Рувима.) Он о лете беспокоится, вот и будет ему на студеную зиму летняя память. Оно, конечно, весело поглядеть на зеленый лист, когда на дворе снег валит как из мешка».
– Я не только о лете, я еще больше об осени жалею, – сказал Рувим и потрогал тоненькие листья березы.
Мы принесли из сарая ящик, насыпали его доверху землей и пересадили в него маленькую березу. Ящик поставили в самой светлой и теплой комнате у окна, и через день опустившиеся ветки березы поднялись, вся она повеселела, и даже листья у нее уже шумели, когда сквозной ветер врывался в комнату и в сердцах хлопал дверью.
В саду поселилась осень, но листья нашей березы оставались зелеными л живыми. Горели темным пурпуром клены, порозовел бересклет, ссыхался дикий виноград на беседке. Даже кое-где на березах в саду появились желтые пряди, как первая седина у еще нестарого человека. Но береза в комнате, казалось, все молодела. Мы не замечали у нее никаких признаков увядания.
Как-то ночью пришел первый заморозок. Он надышал холодом на стекла в доме, и они запотели, посыпал зернистым инеем крыши, захрустел под ногами. Одни только звезды как будто обрадовались первому морозу и сверкали гораздо ярче, чем в теплые летние ночи. В эту ночь я проснулся от протяжного и приятного звука – пастуший рожок пел в темноте. За окнами едва заметно голубела заря.
Я оделся и вышел в сад. Резкий воздух обмыл лицо холодной водой – сон сразу прошел. Разгорался рассвет. Синева на востоке сменилась багровой мглой, похожей на дым пожара. Мгла эта светлела, делалась прозрачнее, сквозь нее уже были видны далекие и нежные страны золотых и розовых облаков.
Ветра не было, но в саду все падали и падали листья.
Березы за одну эту ночь пожелтели до самых верхушек, и листья осыпались с них частым и печальным дождем.
Я вернулся в комнаты: в них было тепло, сонно. В бледном свете зари стояла в кадке маленькая береза, и я вдруг заметил – почти вся она за эту ночь пожелтела, и несколько лимонных листьев уже лежало на полу.
Комнатная теплота не спасла березу. Через день она облетела вся, как будто не хотела отставать от своих взрослых подруг, осыпавшихся в холодных лесах, рощах, на сырых по осени просторных полянах.
Ваня Малявин, Рувим и все мы были огорчены. Мы уже свыклись с мыслью, что в зимние снежные дни береза будет зеленеть в комнатах, освещенных белым солнцем и багровым пламенем веселых печей. Последняя память о лете исчезла.
Знакомый лесничий усмехнулся, когда мы рассказали ему о своей попытке спасти зеленую листву на березе.
– Это закон, – сказал он. – Закон природы. Если бы деревья не сбрасывали на зиму листья, они бы погибали от многих вещей – от тяжести снега, который нарастал бы на листьях и ломал самые толстые ветки, и от того, что к осени в листве накапливалось бы много вредных для дерева солей, и, наконец, от того, что листья продолжали бы и среди зимы испарять влагу, а мерзлая земля не давала бы ее корням дерева, и дерево неизбежно погибло бы от зимней засухи, от жажды.
А дед Митрий, по прозвищу «Десять процентов», узнав об этой маленькой истории с березой, истолковал ее по-своему.
– Ты, милок, – сказал он Рувиму, – поживи с мое, тогда и спорь. А то ты со мной все споришь, а видать, что умом пораскинуть у тебя еще времени не хватило. Нам, старым, думать способнее. У нас заботы мало – вот и прикидываем, что к чему на земле притесано и какое имеет объяснение. Взять, скажем, эту березу. Ты мне про лесничего не говори, я наперед знаю все, что он скажет. Лесничий мужи:; хитрый, он когда в Москве жил, так, говорят, на электрическом току пищу себе готовил. Может это быть или нет?
– Может, – ответил Рувим.
– Может, может! – передразнил его дед. – А ты этот электрический ток видал? Как же ты его видал, когда он видимости из имеет, вроде как воздух? Ты про березу слушай. Промеж людей есть дружба или нет? То-то, что есть. А люди заносятся. Думают, что дружба им одним дадена, чванятся перед всяким живым существом. А дружба – она, брат, кругом, куда ни глянешь. Уж что говорить, корова с коровой дружит и зяблик с зябликом. Убей журавля, так журавлиха исчахнет, исплачется, места себе не найдет. И у всякой травы и дерева тоже, надо быть, дружба иногда бывает. Как же твоей березе не облететь, когда все ее товарки в лесах облетели? Какими глазами она весной на них взглянет, что скажет, когда они зимой исстрадались, а она грелась у печки, в тепле, да в сытости, да в чистоте? Тоже совесть надо иметь.
– Ну, это ты, дед, загнул, – сказал Рувим. – С тобой не столкуешься. Дед захихикал.
– Ослаб? – спросил он язвительно. – Сдаешься? Ты со мной не заводись, – бесполезное дело.
Дед ушел, постукивая палкой, очень довольный, уверенный в том, что победил в этом споре нас всех и заодно с нами и лесничего.
Березу мы высадили в сад, под забор, а ее желтые листья собрали и засушили между страниц «Вокруг света».
Этим и кончилась наша попытка сохранить зимой память о лете.
Источник статьи: http://nukadeti.ru/rasskazy/paustovskij-podarok
