Кирилл хамов спи моя доченька
Давайте так :
Если хотите что то написать — с вас стих.
Дарья — спасибо что ты видишь еще и такого Артёма во мне.
Кстати за тобой должок — 1 стих )
Показать полностью.
__________________________________________________
Кирилл Хамов.
Мы семья.
Моя семья – моя обитель.
Мой дом, мой замок, мой покой.
Убереги, Господь Спаситель
Ее от нечисти лихой.
Убереги нас от соблазнов,
И сохрани от бурь и бед.
Спаси от зависти и сглаза.
А, если нужно, дай совет.
Моей семье я всем обязан.
Не знаю, как благодарить,
Тех, с кем душой и сердцем связан,
И узелок не разрубить.
В семье мы все как будто прутья,
И в веник связаны тугой.
Сплелись, да так, что не раскрутишь
Опасны. На пути не стой.
Пока мы вместе, друг за друга
Нас поломать никак нельзя.
В беде мы все стоим упруго.
Мы клан, мы племя, мы семья.
Кирилл Хамов.
Скучаю и люблю.
Сейчас Вы далеко, но мысленно мы рядом.
И я по проводам передаю привет.
Показать полностью.
Встречаю поезда и провожаю взглядом.
Для родственных сердец и душ препятствий нет.
Сквозь тысячи дорог летит моё посланье.
Скучаю и люблю Вас с каждым днем сильней.
Убереги Господь от боли и страданья.
Пусть будет ваш очаг от этих строк теплей.
Пускай во всех делах сопутствует удача,
Чтоб счастье и любовь сегодня и всегда,
Пусть каждый новый день – победой обозначен.
А мне любить, скучать и верить в поезда.
Скоро будет весенний месяц.
Тут и очнется город
в белом плену вишневом.
Показать полностью.
Город в белом дыму вишневом —
это, по сути, таймер:
значит, пора проснуться,
значит, пора за дело.
Если б я был куритель трубок,
я б заказал устройство
из древесины вишни.
Но не сделал бы ни затяжки, —
тихо, без посторонних
через пустую трубку
просто дышал весною.
Жаль, поскольку я не курильщик,
трубку мне не подарят.
Сам не куплю, уж точно!
Я возьму чурбачок вишневый,
ножик свой перочинный,
вырежу нечто вроде
давней мечты обмылка.
Из жестянки бычков в томате
выкрою «симку», вставлю
в свой вишневый мобильник —
и отросток антенны куцый
пустит побег зеленый.
Я наберу твой номер.
Слышно будет отменно!
Скажешь:
— Радость какая — вишня!
— Счастье какое — ножик!
— «Симка» из жести — чудо!
Что-то снегу сегодня мало,
солнца сегодня много,
а облака сегодня
пахнут цветущей вишней!
Скажешь:
— Раз уж такое дело,
спрячу в сундук пуховку,
голос сменю на летний
и пойду в магазин за хлебом
и за бутылкой пива.
Может быть, в босоножках.
Может быть, улыбаясь.
Владислав Крапивин, Песня о летчике
Это сбудется, сбудется, сбудется,
потому что дорога не кончена.
Кто-то мчится затихшей улицей,
Показать полностью.
кто-то бьется в дверь заколоченную.
Кто-то друга найти не сумел,
кто-то брошен, а кто устал,
но ночная дорога лежит
в теплом сумраке августа.
Разорвется замкнутый круг,
рассеченный крылом, как мечом.
Мой братишка, мой летчик, мой друг
свой планшет надел на плечо.
Сказка стала сильнее слез,
и теперь ничего не страшно мне:
где-то взмыл над водой самолет,
где-то грохнула цепь на брашпиле.
Якорь брошен в усталую глубь,
но дорога еще не окончена:
самолет межзвездную мглу
рассекает крылом отточенным.
Он, быть может, напрасно спешит
и летит он совсем не ко мне.
Только я в глубине души
очень верю в хороший конец.
Стихи Владислава Крапивина
E7. Am
Показать полностью.
Синий краб, синий краб
. Hm7. E7
Среди черных скал в тени.
. Am. Dm7/G7.G7. Gm.B.A7
Синий краб — он приснился мне во сне.
. Dm7.A7. Dm7
У него восемь лап,
. G7..C
Две огромные клешни
. F. Hm7.E7. Am
И серебряные звезды на спине.
Рыбаки ловят рыб,
Китобои бьют китов —
Делом заняты с утра и до утра.
Только я с той поры
Позабыть про все готов:
Все залив ищу, где водится мой краб.
— Ну зачем он тебе,
Этот страшный зверь морской?
С ним в беду очень просто угодить.
У него ужасный вид,
Он, наверно, ядовит —
Ни сварить его, ни в банку посадить.
— Сто ночей не усну —
Буду думать все о нем,
Буду думать, буду плавать и грустить.
. Dm7.A7. Dm7
Мне бы только взглянуть
. G7. C
На него одним глазком,
. F. Hm7.E7. Am..B.A7
Просто так — посмотреть и отпустить.
. Dm7.A7. Dm7
Мне бы только взглянуть
. G7. C
На него одним глазком,
. F. Hm7.E7. Am..F..Am
Просто так — посмотреть и отпустить.
1. Воды текут.
Воды — текут ли
в рай ли, ад — но к Миктлантекутли.
Показать полностью.
Воды текут.
Я тут,
агавы подле,
славы вдали земной,
открыт
ветру, птице любой,
зверю —
так давно один, что верю:
тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
Тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
2. Всякая лодка уйдет в море.
Всякую радость найдет горе.
Есть хорошее, есть и плохое.
И в Тихуане, и в Ла-Хойя.
Но живи здесь, здесь умри и воскресни,
Чтобы снова сложить эти песни.
Плыви, плыви, плыви, плыви, песня-лодка!
Мир, ее прими, как текилу, глотка!
Пей, гуляка! Плачь, гуляка!
Без этих слез тако — не тако.
Ведь тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
Тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
3. От «до свиданья» до несвиданья —
смерти равное расстоянье.
Путь, которым идет один, —
восемь холмов и долин,
и ветер ледяной, и быстрая река,
невозвратная, как строка
и облака.
Только солнце, ничего кроме.
Солнцу Мексики мало крови.
Смертным простым мало текилы.
Смерти малы могилы.
Но тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
Тот, кто съест тако,
станет счастливым всяко.
4. Воды текут —
в рай ли, ад ли,
к Миктлантекутли от Кетцалькоатля.
к девятой, нижней,
преисподней Миктлана,
где вечность течёт из крана,
в который уходят все эти воды,
в который уходят все наши годы.
Для одного мира два бога –
видимо, слишком много.
И там, где органом рыдает месса,
корабль торгуют за несколько песо,
и голод изгонит любого беса
во мрак ацтекского леса.
Там – песню бы эту – богу в уши.
Но песня звучит все глуше, глуше.
И плачет душа в ожидании чуда.
Забери меня, мама, отсюда!
Так далеко до больших дорог.
Моя голова — сухой цветок.
_____________________________________________
Источник статьи: http://vk.com/note11175185_9764286
БАБОЧКА на шпильке. Две матери, две дочери.
ЕЛЕНА . Часть 21
У нас родилась Иришка. Ирина в переводе с греческого языка – мир. С рождением дочери, действительно, в моей душе воцарились мир и покой.
Есть такая притча. Женщина с ребенком на руках спрашивает у старца, как тот творит чудеса. А старец не знает что ответить, ведь самое большое чудо – это рождение человека.
С первого мгновения, как только мне показали мокрое розовое тельце и сказали, что родилась девочка, я почувствовала, как всю меня переполнило неизъяснимое тепло и спокойная радость. Это ко мне пришла любовь. Настоящая, на всю жизнь.
Мужчинам никогда этого не понять. Не потому что они тупее или примитивнее. Просто потому что у них иная природа. Как-то на лекции по психологии преподаватель рассказал историю, происшедшую с ним и его женой. Мол, гуляли они с коляской и вдруг, где-то над головой, звук разбитого стекла. «Я еще не понял, что случилось, а моя жена уже распласталась над коляской. Долю секунды я размышлял, и только потом заслонил ее от потенциальной угрозы, – рассказывал он. – Вот вам инстинкты в их первозданности. Материнский инстинкт сильнее даже инстинкта самосохранения».
И опять же, потому что преподаватель был мужчиной, он говорил только об инстинкте, но ничего о любви. Я считаю, что в женской природе заложено именно любить свое чадо, а защищать и прочее – это уже производное. Материнская любовь – это данность, как возможность дышать. По-моему это самое мудрое, что могла сделать природа.
С рождением ребенка у женщины начинается совершенно иная жизнь, и что бы она ни делала, какие поступки бы ни совершала, для нее главным критерием правоты становится жизнь, здоровье и, в конечном счете, счастье ее ребенка, эдакий индикатор на подлинность.
Когда впервые мне принесли маленький, туго скрученный рулончик и положили рядом со мной на подушку, я буквально замерла в восхищении перед чудом. И в то же время меня пробил страх за этот хрупкий мир. Личико с кулачок, губешки пуговкой, блуждающие по потолку прозрачно-голубые глаза, тоньше паутинки реснички. Я лежала и смотрела на свою дочь и представляла, какой она вырастет. Визуальный образ не складывался, но я была уверена – будет красавицей.
Все, что было до рождения дочери, казалось мне уже неважным. Суета и праздность. Как ни странно, я практически не вспоминала Олега. Человек, который занимал все мои мысли на протяжении почти двух лет, мужчина, которого я любила, как мне казалось, больше жизни, в один момент стал совершенно чужим.
Кто-то назвал любовь цветком. Удивительно точное сравнение. Цветок нашей с Олегом любви увял, засох и отпал. Зато расцвел новый. Я полюбила Витю. Лучшего отца для моей дочери, мужа для меня и зятя для моей матери трудно было найти. Один мужчина для трех женщин.
В замужестве моя жизнь стала размеренной и спокойной, как гладь озера; я, словно река, сначала набирала силы, искала свое русло, прорываясь сквозь препятствия, и вот, наконец, вырвавшись на волю, нашла свое место в лощине. Я стала женой мужа, матерью ребенка и взрослой дочерью увядающей матери. В тот период времени моя мать особенно нуждалась во мне, как, впрочем, и я в ней.
Сначала мы с Витей жили в его старом доме, потом сломали дом, а новый был еще недостроен. На пятом месяце беременности я переехала к матери.
Дом моего детства после смерти отца будто потерял опору и стал стремительно ветшать. Появились трещины в стенах, один угол совсем обвалился, доски пола поскрипывали, потолок облупился. Мать походила на тень. Она даже свой цветник запустила.
С рождением внучки моя мать повеселела, пополнела и снова стала похожа саму на себя. С горделивым удовольствием она зачастила к подружкам, иногда одна, но чаще всего с коляской, где спала Иришка. В августе у мамы появился друг из дачников, что приезжают из столицы к нам в город отдохнуть в тишине. Когда мы начали готовиться к новоселью, я поняла, что мама не собирается жить с нами.
— У тебя своя жизнь. Не хочу мешать, – объяснила она.
— Ты не помешаешь, наоборот, – сказала я. – Ты здорово мне с Иришкой помогаешь. И к тому же тебе не так одиноко будет.
— А мне и не будет одиноко, – ответила она, избегая смотреть мне прямо в лицо.
Мы сидели за столом, обедали. Иришка спала.
— Мам, ты что-то темнишь. Что изменилось? Какие-то новые планы?– стала допытываться я.
— Да ничего особенного… Просто… – Рука у нее дрожала. Она поставила чашку на блюдце и, не поднимая глаз, спросила, – Как ты отнесешься, если я и Михаил Николаевич поженимся?
Она застыла в ожидании ответа, по-прежнему не поднимая глаз. Я встала и обняла ее, ощущая мягкость шерстяного платка на ее плечах. Подарок отца…
— Мам, у тебя своя жизнь, – сказала я спокойно, повторяя ее же слова. – Я не хочу тебе мешать. Если тебе будет хорошо с этим мужчиной… поступай как знаешь. – Почувствовав, как мать напряглась, добавила. – Я рада за тебя.
Она облегченно расплакалась. Я смотрела на ее вздрагивающие плечи, спрятанные под подаренным отцом платком, и мне стало грустно. Мой взгляд переместился на окно, я увидела на подоконнике рядом с цветочным горшком восьмерку песочных часов.
— Мам, где ты их нашла? – спросила я, взяв песочные часы в руки.
Мама удивленно подняла покрасневшие от слез глаза, деловито высморкалась в носовой платок и сказала:
— Перебирала старые вещи отца. Много чего раздала, а вот их захотелось оставить.
— Вообще-то они мои, мне Витя подарил, когда я еще в школе училась.
Мама встала и подошла к окну.
— Забирай раз твои, – сказала она, и, протягивая мне часы, перевернула. Тонкая струйка песка потекла вниз.
— Да нет, оставь лучше у себя, – ответила я.
Матери было далеко за сорок, у нее начиналась новая жизнь. У женщин всегда так, новый мужчина – новая жизнь. Как мне кажется, в какой-то мере все женщины должны быть «душечками», как героиня чеховского рассказа. Такова женская природа.
Неделю спустя мать познакомила меня со своим будущим мужем. Михаил Николаевич оказался неплохим дядькой, отставным военным медиком. Невысокий, но с прямой спиной и гордо выброшенным вперед подбородком. Мать сказала, что у него левая нога отнята до колена.
Однажды мы сидели на кухне вдвоем. Иришка спала, Витя задержался на работе. Мать выпила бутылочку пива и разговорилась.
— По Мише не скажешь, что увечный, протез хороший подобрали.
— А что с ним случилось? Где он ногу потерял? – спросила я. – Расскажи.
Мать поелозила ладонями по столу и начала.
— Мне Миша все подробно рассказал, ничего не утаил. Его пьяный офицер сбил и даже не заметил. Миша в Афганистане два года воевал, а увечье получил, когда на гражданке на него машина налетела. Он как раз со службы возвращался и тут «уазик» со всей скорости. Хорошо он вовремя отреагировал, отпрыгнул, но все равно гад по ноге проехал. – Мама встала, вынула из холодильника еще одну стеклянную бутылку из темного стекла. – Будешь?
— Нет, пива мне нельзя, я же кормлю, – ответила я. – Квасу бы выпила.
— А я квасу тебе и даю, – ответила мама и поставила передо мной стакан.
— Спасибо, хороший квасок, – поблагодарила я и сделала глоток. Квас был очень сладкий, но приятно пах ржаным хлебом. – Нашли, кто сбил? – спросила я, чтобы продолжить разговор.
— Нашли, пациентом его бывшим оказался. Миша ему из живота осколок выковырял, кишки зашил, одним словом, от смерти спас, а в благодарность парень своего благодетеля вместо себя чуть на тот свет не отправил. Но, видно, не пришел его черед… – Мама вздохнула и вдруг еле заметная улыбка озарила ее лицо. Словно, испугавшись, мать нахмурила брови и продолжила. – В общем, очнулся Миша – кругом никого, только снег, и лужа крови под ногами. Хорошо, что у него с собой наган был. Стал в воздух палить, патруль подобрал. Увечье оформили, как ранение, протез импортный заказали.
— А тот, который сбил. Пациент пьяный? Что с ним? – полюбопытствовала я.
— Ничего. – Мама встала и начала убирать со стола. – Решили – зачем молодому парню, боевому офицеру, жизнь портить? Дело замяли, офицера в другую часть перебросили. Мише пенсию хорошую оформили, машину дали, на инвалидность вывели. Каждое лето Миша ездил в санаторий. Первый раз решил у сестры погостить – и вот… Мы встретились…
— Судьба, – философски заметила я. – Все хорошо, что хорошо кончается. Нечего ему холостому-неженатому ходить, – пошутила я.
— А он не холостой был, – сказала мама, снова садясь рядом со мной.
— Это как? Ты отбила что ль? – удивилась я.
— У них с женой, Миша сказал, давно все разладилось. Его бывшая жена к его увечью никак не могла привыкнуть. Да попивала она, говорит, крепко.
— Женщина – и пьяница?
— Обычное в военных городках дело. Жене было скучно, а Миша медиком был, спирт дармовой.
— Но ведь Михаил Николаич не пьет? Или закодированный.
Я со страхом взглянула на маму. Ее лицо было спокойным.
— Нет, Миша не пьет. Он хороший отец. И дети, говорит, у него хорошие.
— Дети? Какие еще дети?– насторожилась я.
— Не шуми, Иришка спит, – сказала мама и оглянулась на дверь. Мы прислушались.
В доме царила тишина.
— Он что, ради тебя бросил своих детей? Сколько их у него? – шепотом спросила я. – Он им помогает?
— Дети уже взрослые. Сын работает. Он по Мишиным следам пошел, нейрохирург, мануальным терапевтом прирабатывает, сестре помогает. Дочка в институте учится на строительном факультете.
— Значит, новые родственники у меня будут? – улыбнулась я.
Я обняла ее за плечи и заглянула в глаза.
— О чем секретничаете?
Мы с мамой враз подняли головы.
— Миша… ты как. – вскочила мама. – Мы не слышали, как ты вошел.
Михаил Николаевич осторожно обнял ее, посмотрел на меня через ее плечо. Я видела по его глазам, как он испуганно-счастлив, как будто не верит, что такое счастье вообще может с ним случиться. Конечно, потом этот налет испуга исчез, но радость в глазах осталась. Мне кажется, моя мама обладала талантом делать мужчин счастливыми. Я надеялась, что и мне по наследству достался ее дар.
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/id/5f3f64fa0fd2524bb2cad2c9/babochka-na-shpilke-dve-materi-dve-docheri-60409166afc00e4c6556430a
