Пошла в деревенскую баню одна, а вернулась с мужем
Татьяна поехала в деревню к бабушке. Она не подозревала, что поход в баню изменит всю ее жизнь.
В тот день бабуля натопила баню, да позвала соседских девушек и парней. Она так всегда делала, Таня привыкла к гостям. В баню ходили в два захода: сначала парни, потом девушки.
Таня дождалась пока помоются мужчины, стихнут их крики «Поддай!» и вздохи «Эх, хорошо!» Взяла полотенце и пошла в баню.
В предбаннике она осмотрелась. Убедилась, что полки пустые, чужих вещей нет. Значит, все ушли. Разделась и пошла мыться.
Набрала в таз воды, обдалась, а потом заметила, что на полке в парной кто-то лежит. Таня разглядела в пару только красную спину, а затем услышала похрюкивания от удовольствия. Она решила, что кто-то из девчат зашел раньше нее. Продолжила мыться. А потому человек с полки заметил ее и сказал: «Тань, потри спинку!»
Она подошла к краснокожей спине, от души ее пошоркала и вернулась к своему тазу. Только намылила голову, как человек с верхней полки решил слезть. Таня посмотрела, чтобы понять, с кем она моется-то. Сначала она заметила длинные ноги с большими ступнями, затем пах — явно не женский. Это оказался парень!
Таня вылетела из бани, как ошпаренная. Понеслась в чем мать родила к дому, оставляя мыльные следы. Забежала, закрыла дверь на замок, будто за ней кто-то гнался. Отдышалась. Шампунь и мыло высохли и стянули кожу, стало холодно. Таня просидела в таком виде почти полчаса.
Затем маленькими перебежками вернулась в баню. Проверила все полки, убедилась, что на этот раз она точно одна. Она с облегчением налила горячей воды, стала обмываться и приходить в себя.
В тот же вечер Таня пошла с подругами гулять. Одна из них предложила познакомить с братом, который только приехал из города. Парень подошел и сказал с улыбкой: «А мы уже знакомы». Подруга удивилась. А брат объяснил: «Мы в бане вместе мылись. Она мне спинку потерла» и давай смеяться.
Так Татьяна узнала, с кем она мылась в бане. Ей было жутко стыдно от издевательств краснокожего, что она покраснела будто только из бани вышла. Володя рассказал, как он лежал на полке, никого не трогал. Тут вошла девушка и стала мыться. Для шутки он добавил, что Таня нахально соблазняла его, даже спинку потерла. Девушка не нашлась, что ответить.
Володя насмеялся вдоволь, а потом сказал: «После такого я просто обязан на тебе жениться. Пойдешь за меня?» Таня опешила от его серьезного тона. А он добавил: «Правда, я даже не знаю, как тебя зовут».
Она в ответ: «А кто же меня попросил, Таня, потри спинку?» «Я звал Толю, а не Таню! Я с ним париться пошел, не заметил, как он исчез. Думал, это он там плещется».
Вот так Таня и Володя начали встречаться. А через два года расписались. Каждое лето они возвращаются в деревню и по доброй традиции вместе ходят в баню, трут друг другу спинки.
Источник статьи: http://www.infox.ru/usefull/282/233949-posla-v-derevenskuu-banu-odna-a-vernulas-s-muzem
Лесоповал, общая баня и трудодень. Как работали люди в самый разгар войны
В издательстве «Никея» вышла книга «Живы будем — не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки» — воспоминания Татьяны Серафимовны Новоселовой. Это еще одно сильное и яркое свидетельство несокрушимой твердости духа, бесконечного терпения, трудолюбия и мужества русской женщины. Обреченные на нечеловеческие условия жизни, созданные «народной» властью для своего народа в довоенных, военных и послевоенных колхозах, мать и дочь не только сохранили достоинство, чистую совесть, доброе, отзывчивое на чужую беду сердце, но и глубокую самоотверженную любовь друг к другу. Любовь, которая позволила им остаться в живых… Прочтите небольшой фрагмент книги.
В самый разгар войны на лесоповал отправляли из колхозов всех, кто годился, кроме стариков, инвалидов и детей. Всю свою долгую жизнь мама вспоминала лесоповал, куда ее отправили от нашего колхоза «Красный пахарь». Я и сейчас помню ее рассказы. По мере моего взросления и осознания происходящего, я засыпала ее вопросами.
— Что ты там делала, мама?
— Все, что десятник скажет. Отпираться не будешь или судить-рядить, ведь не на курорт приехала отдыхать. Мужики лес ручными пилами с комля пилили, а мы сучья обрубали по колено в снегу, а когда и до пахов. Потом я ледянку мела дочиста ползимы, чтоб лесины удобнее было к реке по ней скатывать, а там эти бревна скрепляли в плоты.
Позже мои вопросы уже требовали подробностей, так я узнала, что ледянка — это широкая, длинная, сплошь вся ледяная дорога. Ее готовили заранее, расчищали от деревьев и кустов. Самым трудным было выкорчевывать пни.
— А как выровняем к морозам, — рассказывала мама, — то в бочках на лошадях подвозили воду с реки, заливали ее водой, и делалась она тогда ровной и вся изо льда. Лошадей ковали хорошо, чтоб не падали и не катались. Иногда за ночь снегу на нее наметало почти по колено, вот я и сгребала его на стороны, да мела ее метлой.
Тут в ее рассказ вступала я с вопросом: а не падала она, не ушибалась ли?
— Еще как! Так хлопнешься, что все в тебе сбрякает, а из глаз разноцветные искры посыплются. Жаловаться было некому. Наперед знала, чё десятник скажет: «На молодом теле, Лиза, нет накладу».
— А вы в бане мылись?
— Вот ведь какая ты неуемная: все тебе надо знать с пяты до пяты.
Помню, перед ответом на этот каверзный вопрос она залилась звонким, веселым смехом, глаза ее прищурились и засверкали.
— А вот скажи про это сейчас доброму человеку, так не поверит. Баня была одна на всех. Стояла она недалеко от барака. Большая, с двумя печами, а в печах вделаны котлы для воды. Была она с предбанником, там на шесте березовые веники висели. Мылись сразу все вместе: и мужики и бабы, только сидели на скамейках по разным сторонам. Свой стыд вениками прикрывали. Пару было много, а хохоту еще больше.
Мы все тогда дружно жили, народ был другой, и время другое, и трудности были одни на всех. Разглядывать никто никого в бане не будет — не до того. Мы лес валить приехали, а не свое тело казать да холить. Там каждая секунда рабочего времени была на счету.
Все, как на войне. Мы все вместе ни свет ни заря на работу до самой темноты, пока команду не получишь от десятника.
Я не понимала, зачем надо было мыться всем вместе, и просила ее тут же растолковать это хитроумное обстоятельство. Оказалось, это делалось для того, чтобы работа не стояла, ведь все они в этой технологии зависели друг от друга.
— Легче всего мне было, когда перед самым декретным отпуском поставили меня на легкий труд — носить в огромной паевке за плечами еду лесорубам. Ближе к бараку лес был давно вырублен, лесорубы углубились уже далеко в лес, а время на ходьбу мужикам терять не положено. Вот я и носила им подкрепление. Чаще всего брела по сугробам по пояс. А то и вовсе пурхалась в снегу, как в пуху, но, главное, скажу тебе, Таня, за всю зиму ни одних штанов не износила. Никаких. У меня их вовсе не было. Надевала на себя юбки, какие были, да длинный шугай (пальто по-теперешнему).
Не я одна так горе мыкала. Моя двоюродная сестра Фекла Федоровна, или, как по-свойски называла ее мама, Феклуня, перещеголяла меня. Она три зимы подряд на лесозаготовках мантулила. Да, что говорить, там работали люди и не нам чета.
Тут надо сделать небольшое отступление и пояснить, что такое трудодень, за который работали люди в колхозах и здесь, на лесоповале. По словам моей мамы (а не из энциклопедии), трудодень — это поставленная палочка карандашом на бумажке у бригадира. По количеству этих палочек в конце года определялось трудовое участие колхозника в общественном хозяйстве. Видимо, так на деле осуществлялось социалистическое распределение по труду. А заодно работал принцип укрепления трудовой дисциплины, так как трудодни могли зачеркнуть или не записать вовсе, если бригадиру показалось, что качество выполненной работы низкое. Но могли, наоборот, начислить полтора, два, половину трудодня. Это делалось чаще по собственному усмотрению бригадира, а по словам мамы — «черт знает, как они их начисляли». Нарисованные простым карандашом, они от времени могли стереться, и колхозники нередко замечали: «Фимическим карандашом рисуй, да плюй на него шибче, чтоб не стиралось». Я, будучи школьницей, была свидетелем ведения этой бухгалтерии и крепких разборок.
Источник статьи: http://www.pravmir.ru/lesopoval-obshhaya-banya-i-trudoden-kak-rabotali-lyudi-v-samyj-razgar-vojny/
Ступени возмужания. повесть гл. 2
Прадед, то ли троюродный, то ли четвероюродный, — лет под девяносто, и тетка, самая младшая его дочь, которой было тогда к сорока. Вот к ним во владения меня и сослали на лето. Жил они в Западной Сибири можно сказать отшельниками. Дед служил лесником в таежной глубинке на берегах Иртыша, а поскольку было ему тогда под девяносто, то на должности оформлена была его младшая дочь из коренного населения Манси. Мать ее была рождена от заезжего промысловика, а в свою очередь с ней перед войной и прижил дочь мой дед. Для народа Манси ничего удивительного в том не было, да и по большому счету сейчас нет. В общем, город, тобольский интернат, ей пришлись не по душе, и она приехала к уже тогда почти семидесятилетнему отцу в тайгу, как только ей рассказали о нем родичи.
Мировоззрение этой женщины отличалось от общепринятого, и сегодня, изучив обычаи и традиции коренных народов Севера и Сибири, я могу сказать, что, возможно, она была деду не только дочерью, но и женой. Нет не правильно. Она была ему дочерью, но в широких понятиях Манси. Как и все дети от смешенной крови, в молодости тетка была красивая словно куколка, а с возрастом начали проявляться черты Севера. Она была приятной, невысокой, коренастенькой, крепко сбитой с малой формой груди.
Не знаю, почему у тетки не было детей, но их не было. С дедом они жили вдвоем. Несмотря на глушь, она была умной, начитанной женщиной. В доме деда имелась тщательно подобранная библиотека, как я потом узнал, когда-то он был офицером, служил в пластунском батальоне Его Императорского Высочества и без книг не представлял своего бытия в тайге. В общем, тетка была такая амазонка двадцатого века, и стреляла метко, и о Ромео и Джульетте могла мне поведать в ролях.
Первый раз я приехал, точнее меня привез к ним мой отец в одиннадцать лет. Дом большой рубленый с крытым двором, где хозяйничал огромный волкодав — помесь волка и собаки с зелеными огоньками глаз. Мы с ним быстро подружились. Я его прикормил ватрушками, он их сглатывал налету, не жуя. С ним мы ходили на пляж, пустынный плес на Иртыше, с дедом собирали грибы, косили сено, а с теткой ходили за ягодами. Правда всего пару раз, поскольку она сильно ругалась, если я, подобрав одну ягоду, не заметил и потоптал десяток.
В общем, ничего особенного в то первое лето в плане сексуальности у меня не было, не считая, что в бане я парился вместе с теткой, но она была в рубахе. А то, что через мокрую ткань там что-то проглядывало, если честно, меня мало интересовало. Вокруг было столько интересного, что на время я забыл о своих экспериментах с пластилином. После меня в баню шел дед, он никогда не мылся со мной. Только уже на раскаленную каменку. Однажды, после того как тетка меня безбожно отхлестала березовым веником и осталась в бане с дедом, — его она тоже скребла и хлестала часа два не меньше, я увидел вывешенную во дворе мокрую рубаху. Конечно, у тетки рубаха была не одна, но сейчас я думаю, что перед дедом она не стеснялась. Да и выдержать тот пар, что она нагоняла деду, в рубахе было просто не возможно.
Мое сознание еще было девственным, но как человечек сугубо городской культуры, после бани я сразу требовал от тетки плавки из своего чемодана. Она с улыбкой выдавала мне трусы, что привезла для меня из города. Я сначала сопротивлялся, но потом сдался, поскольку дед из бани выходил в длинной рубахе, из-под которой были видны его жилистые старческие ноги. Трусов он летом вообще не носил, надевал лишь сшитые теткой холщевые порты — просторные штаны на завязке, и рубаху. Так я и ходил в трусах во дворе, а в плавках бегал с волкодавом на плес. Намеки тетки, что в округе на несколько километром кроме меня, ее, деда и собаки с живностью никого нет, я игнорировал.
Ближе к школе меня забрал домой отец, а вот зимой ко мне начали приходить воспоминания на тему: как я провел лето, окрашиваясь в эротические тона. Часто передо мной рисовалась картина, будто бы тетка прошла мимо моей кровати голой, посмотрела в мою сторону, томным дыханием всколыхнув грудь. Вставала она рано в пять, а то и раньше, — подоить корову, покормить пернатую живность и т.д. Растопить русскую печь. Во дворе стояла газ-плита, но архаичный дед ее не признавал, и еду тетка готовила только в печи. До сих пор не могу сказать с полной уверенностью, было ли это на самом деле или виденья тетки обнаженной в утренних заботах, результат гормональных изменений в моем организме. Выдаваемый за правду сон, причем уже дома, зимой, с ощущениями неудобства в плавках.
К весне мои воспоминания вперемешку с ведениями настолько стали реальными, что я частенько просыпался с последствиями. Наблюдая при стирке за моими ночными поллюциями, мать начала настаивать на трусах. В то время, в эпоху всеобщего помешательства на нейлоне для меня это было немыслимо. Но воспоминания о деде и тетке, я согласился. Трусы дали мне больше свободы и поллюции временно прекратились или почти прекратились.
Летом я мечтал вернуться к деду. Меня тянуло в эту загадочную глушь, где буквально все было по-другому, но родители получили отпуск летом и мы всей семьей поехали в Киев, где у нас тоже были родственники. Зимой я уже сильно заскучал, по деду, тетке, волкодаву и с весны начал просится к ним. Мать мне добыла путевку в какой-то престижный пионерский лагерь, но я заявил, что поеду только к деду и в знак протеста снова начал носить нейлоновые плавки, — поскольку в пионерлагере пацаны старшей группы в трусах не ходят. В результате моего демарша, менять мне их пришлось каждое утро. Так как о мастурбации я еще не узнал, мой повзрослевший организм справлялся с проблемой сам, и довольно активно.
Перевалив за сорок, я могу предположить, что проблема моих юношеских поллюций не могла быть не замеченной матерью, но вот как натолкнуть меня на выход из такого положения, она не знала. И в самом деле, должен же я был как-то сам дойти до мастурбации, но этого почему-то не происходило. Это сегодня мальчишки могут говорить об этом друг с другом или родители могут рассказать, — подсунуть соответствующую информацию через инет, в книге и т.д., а тогда это было великим табу, о котором все знали и в то же время молчали. Посоветовавшись с матерью, отец решил отвести меня к деду, — на природе я быстрей найду выход сам…
До дедовских владений, — от конечной рейсового автобуса из Тобольска, было еще километров сто, которые мы со встретившей меня теткой преодолели на уазике местного лесхоза. Отец не поехал с нами вернулся в Тобольск — в поезд и домой, поджимали отгулы. Трясло нас по ухабам добро, а так как я был в плавках еще с поезда, — мы с отцом ехали в плацкарте и трусы бы я не надел даже под страхом смерти, — то, и вытрясло с меня некое количество спермы, как через края переполненного сосуда.
По прибытию, как обычно баня. Пока тетка хлопотала, растапливая, я немного поиграл с волкодавом и пошел в удобства на улице. К своему удивлению, когда я отогнул край плавок, то на крайней плоти обнаружил обилие склизкой массы. Какой она была, сквозь пробивающиеся в щели солнечные лучи увидеть было сложно, но то что масса липкая, тягучая, говорило мне — это совсем не моча! Я автоматически измазал в ней палец и понюхал. Пахло чем-то терпким или пряным.
Совсем незадолго до этого, я с другом баловался импортной зажигалкой. Как-то у меня получилось, — долго горевшая и нагретая зажигалка зацепилась за внешнюю сторону кисти. Обжигаясь, я дернулся и содрал первый слой кожи, рана с небольшой неправильный квадрат быстро наполнилась сукровицей. То, что я обнаружил у себя в плавках, было очень похожим по запаху и имело такую же липкость. Я всерьез подумал, не припалил ли кончик в уазике? Три вопроса терзали меня: чем? как? и почему не больно? С ними я и побежал в большую комнату рубленой пятистенки, стягивая там плавки, чтобы убедится, что мое отличие от девочки еще на месте, а не содралось, словно на руке кожа.
Когда я стоял в оторопи, в рубашке на голый зад, меня и нашла тетя.
— Решил переодеться? — спросила она.
— Да, — ответил я, держа в руках мокрые плавки.
— Давай, — протянула она руку, — как попаришься, сразу и постираю, чтобы зазря воду не греть.
Мне ничего не оставалось, как отдать плавки со следами спермы. Слова: сам, постираю, она бы просто не поняла. Мне не хотелось вызвать спор и заострить на этом внимание, да если честно, то я вообще не соображал что говорю, делаю. Наверное, нечто подобное испытывает девушка при первых месячных.
Я старался не поворачиваться. Тетя сама подошла и взяла у меня плавки. Краем глаза в зеркало комнаты я увидел ее улыбку. Она была мимолетной. Тетя вобрала в руку мои плавки, — чувствуя их влагу, и кивнув на трусы на стуле, сказала.
— Надевай, Хотела после бани выдать, но ты же в рубашке по двору не пойдешь. Или пойдешь? Помоешься, а там и наденешь чистое.
В баню я пошел в трусах. Мне так было страшно оказался без них. И не потому, что я стеснялся. Мне было не до того, в мозгу билась мысль: что же у меня там произошло? Пока я дошел до бани, то ли от мыслей, то ли оттого, что я так и не вытерся, на них появилась пятнышко.
Тетя увидела и ласково так проворчала:
— Говорила же! Ладно, все равно стирать…
Количество отзывов: 0
Количество сообщений: 0
Количество просмотров: 9076
© 16.12.2010г. Сергей Вершинин
Свидетельство о публикации: izba-2010-257720
Источник статьи: http://www.chitalnya.ru/work/257720/
