Мужчина хам зануда деспот

Содержание

30 блестящих гариков Игоря Губермана о женщинах
Игорь Губерман — один из. 3
Губерман о женщине, о жене, о подруге. Возражаю
Мужчина — хам, зануда, деспот, мучитель, скряга и тупица;чтоб это стало нам известно, нам просто следует жениться.
— Игорь Губерман, 521 цитата
ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ
ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ
Гарики на каждый день Текст

30 блестящих гариков Игоря Губермана о женщинах

Душой и телом охладев,
я погасил мою жаровню:
еще смотрю на нежных дев,
а для чего — уже не помню.

Учение Эйнштейна несомненно;
особенно по вкусу мне пришлось,
что с кучей баб я сплю одновременно,
и только лишь пространственно — поврозь.

Когда к нам дама на кровать
сама сигает в чем придется,
нам не дано предугадать,
во что нам это обойдется.

Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.

Процесс эмансипации не сложен
и мною наблюдался много раз:
везде, где быть мужчиной мы не можем,
подруги ускользают из-под нас.

На женщин сквозь покровы их нарядов
мы смотрим, как на свет из темноты;
увяли бы цветы от наших взглядов,
а бабы расцветают, как цветы.

Завел семью. Родились дети,
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
А с ними — вовсе жизни нет.

Всюду было сумрачно и смутно;
Чувством безопасности влеком,
Фима себя чувствовал уютно
Только у жены под каблуком.

Ключ к женщине — восторг и фимиам,
ей больше ничего от нас не надо,
и стоит нам упасть к ее ногам,
как женщина, вздохнув, ложится рядом.

Мы были тощие повесы,
ходили в свитерах заношенных,
и самолучшие принцессы
валялись с нами на горошинах.

Все нежней и сладостней мужчины,
женщины все тверже и железней;
скоро в мужиках не без причины
женские объявятся болезни.

Судьбы случайное сплетение,
переплетенье рук и ног,
и неизбежное смятение,
что снова так же одинок.

С той поры не могу я опомниться,
как позор этот был обнаружен:
я узнал, что мерзавка-любовница
изменяла мне с собственным мужем.

Блестя глазами сокровенно,
стыдясь вульгарности подруг,
девица ждет любви смиренно,
как муху робко ждет паук.

Мужику в одиночестве кисло,
тяжело мужику одному,
а как баба на шее повисла,
так немедленно легче ему.

Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы.

Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.

Когда в семейных шумных сварах
Жена бывает неправа,
Об этом позже в мемуарах
Скорбит прозревшая вдова.

Всюду плачется загнанный муж
на супружества тяжкий обет,
но любовь — это свет наших душ,
а семья — это плата за свет.

Идея найдена не мной,
но это ценное напутствие:
чтоб жить в согласии с женой,
я спорю с ней в её отсутствие.

Мужчина — хам, зануда, деспот,
Мучитель, скряга и тупица;
Чтоб это стало нам известно,
Нам просто следует жениться.

Трепещет юной девы сердце
над платьев красочными кучами:
во что одеться, чтоб раздеться
как можно счастливей при случае?

Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала
и переходим с ней на «ты»,
а после дарим очень мало.

Ах, юность, юность! Ради юбки
самоотверженно и вдруг
душа кидается в поступки,
производимые из брюк.

Спеши любить, мой юный друг,
волшебны свойства женских рук:
они смыкаются кольцом,
и ты становишься отцом.

Всегда мне было интересно,
Как поразительно греховно:
Духовность женщины — телесна,
А тело — дьявольски духовно.

Опять весной мечты стесняют грудь,
весна для жизни — свежая страница.
И хочется любить кого-нибудь,
но без необходимости жениться.

Добро со злом природой смешаны,
как тьма ночей со светом дней;
чем больше ангельского в женщине,
тем гуще дьявольского в ней.

Кто ищет истину, держись
у парадокса на краю;
вот женщины: дают нам жизнь,
а после жить нам не дают.

Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы прямо от природы.

Источник статьи: http://psiholog.mirtesen.ru/blog/43858867104/30-blestyaschih-garikov-Igorya-Gubermana-o-zhenschinah

Игорь Губерман — один из. 3

/Данная подборка — сборник №47/

Личная жизнь и нынешняя деятельность
Сегодня Игорь Губерман, как и прежде, популярен, а его оригинальные четверостишия все так же актуальны. Он продолжает писать «гарики» и активно гастролирует по всему земному шару. Игорь Миронович женат, его супруга – филолог — относится к творчеству мужа абсолютно нормально. Она уверена, что ее муж и образы героев в его «гариках» – абсолютно разные люди. Вот несколько «гариков» о женщинах:

Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала
и переходим с ней на «ты»,
а после дарим очень мало.

Ах, юность, юность! Ради юбки
самоотверженно и вдруг
душа кидается в поступки,
производимые из брюк.

Спеши любить, мой юный друг,
волшебны свойства женских рук:
они смыкаются кольцом,
и ты становишься отцом.

Кто ищет истину, держись
у парадокса на краю;
вот женщины: дают нам жизнь,
а после жить нам не дают.

Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы прямо от природы.

Источник — материалы открытого доступа инета.

Источник статьи: http://stihi.ru/2020/06/08/8075

Губерман о женщине, о жене, о подруге. Возражаю

Прислали по почте мне ироническое сочинение Губермана

Семья от Бога нам дана, замена счастию она

Женщиной славно от века
все, чем прекрасна семья;
женщина — друг человека,
даже когда он свинья.

Мужчина — хам, зануда, деспот,
мучитель, скряга и тупица;
чтоб это стало нам известно,
нам просто следует жениться.

Творец дал женскому лицу
способность перевоплотиться:
сперва мы вводим в дом овцу,
а после терпим от волчицы.

Съев пуды совместной каши
и года отдав борьбе,
всем хорошим в бабах наших
мы обязаны себе.

Не судьбы грядущей тучи,
не трясина будней низких,
нас всего сильнее мучит
недалекость наших близких.

Брожу ли я по уличному шуму,
ем кашу или моюсь по субботам,
я вдумчиво обдумываю думу:
за что меня считают идиотом?

Семья — надежнейшее благо,
ладья в житейское ненастье,
и с ней сравнима только влага,
с которой легче это счастье.

Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты.

Чтобы не дать угаснуть роду,
нам Богом послана жена,
а в баб чужих по ложке меду
вливает хитрый сатана,

Детьми к семье пригвождены,
мы бережем покой супруги;
ничто не стоит слез жены,
кроме объятия подруги.

Мое счастливое лицо
не разболтает ничего;
на пальце я ношу кольцо,
а шеей — чувствую его.

Тому, что в семействе трещина,
всюду одна причина:
в жене пробудилась женщина,
в муже уснул мужчина.

Был холост — снились одалиски,
вакханки, шлюхи, гейши, киски;
теперь со мной живет жена,
а ночью снится тишина.

Цепям семьи во искупление
Бог даровал совокупление;
а холостые, скинув блузки,
имеют льготу без нагрузки.

Господь жесток. Зеленых неучей,
нас обращает в желтых он,
а стайку нежных тонких девочек —
в толпу сварливых грузных жен.

Когда в семейных шумных сварах
жена бывает не права,
об этом позже в мемуарах
скорбит прозревшая вдова.

Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.

Где стройность наших женщин? Годы тают,
и стать у них совсем уже не та;
зато при каждом шаге исполняют
они роскошный танец живота.

Семья — театр, где не случайно
у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно,
а выход сильно затруднен.

Бойся друга, а не врага —
не враги нам ставят рога.

Наших женщин зря пугает слух
про мужских измен неотвратимость;
очень отвращает нас от шлюх
с ними говорить необходимость.

Век за веком слепые промашки
совершает мужчина, не думая,
что внутри обаятельной пташки
может жить крокодильша угрюмая.

Разбуженный светом, ожившим в окне,
я вновь натянул одеяло;
я прерванный сон об измене жене
хотел досмотреть до финала.

Вполне владеть своей женой и
управлять своим семейством
куда труднее, чем страной,
хотя и мельче по злодействам.

Конечно, есть авторитет,
И он высок, всем это ясно,
Но написать хочу ответ,
В чём с автором я не согласна!

Семья от Бога нам дана,
В семье – муж, дети и жена,
Замены нет тут никакой,
С любовью б жить в семье любой…

Я правила твои прочту,
Но вряд ли что- нибудь учту…

Каждый выбирает по себе,
Женщину, религию , дорогу,
И коль семья, она от Бога,
То шанс дарован им тебе…

Есть к женщине пренебрежение
У Губермана , не секрет,
Какое милое сравнение,
К свинье в друзья. …Вопросов нет??

Ещё она – друг человека.
И линию он гнёт свою?
Про то , известно что , от века,
Что женщина крепИт семью.

Насколько известно собака,
Вот верный , кто друг человека,
А женщину, с этаким смаком,
Унизил разорванным чеком…

Коли мужчина слеп и глух,
И в дом приходит с ним овца,
До свадьбы был ослаблен «нюх»,
Неплохо бы и к ..мудрецам..

И что становится волчицей?
Вот здесь бы нам остановиться..
Откуда у неё повадки?
Как появились волчьи хватки?

Мужчинам вынь, да и положь,
Любовь и секс и даже …ложь…
А коль он – деспот, скряга, хам,
Волчицу заслужил он сам!

Не после свадьбы стал таким,
Он не был никогда другим,
Привык он только получать,
Себя лишь слышать, понимать…

Детьми к семье , кто «пригвождён»,
Тут без подруги, ну, никак!
Не жизнь, а прятки…Обречён,
Ну, что за счастье этот брак?

Он жмёт и давит(брак), счастья нет,
Как без него, не понимаю,
Предвижу лишь такой ответ:
«Что строил, то и получаю…»

Источник статьи: http://stihi.ru/2012/12/12/6787

Мужчина — хам, зануда, деспот, мучитель, скряга и тупица;чтоб это стало нам известно, нам просто следует жениться.

— Игорь Губерман, 521 цитата

Гарики на каждый день Текст

Перейти к аудиокниге

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

Объем: 100 стр.
Жанр:ю мористические стихиРедактировать

Бывает – проснешься, как птица,

крылатой пружиной на взводе,

и хочется жить и трудиться;

но к завтраку это проходит.

Бывает – проснешься, как птица,

крылатой пружиной на взводе,

и хочется жить и трудиться;

но к завтраку это проходит.

Строки вяжутся в стишок,

море лижет сушу,

дети какают в горшок,

а большие – в душу.

Строки вяжутся в стишок,

море лижет сушу,

дети какают в горшок,

а большие – в душу.

Вчера я бежал запломбировать зуб

и смех меня брал на бегу:

всю жизнь я таскаю мой будущий труп

и рьяно его берегу.

Вчера я бежал запломбировать зуб

и смех меня брал на бегу:

всю жизнь я таскаю мой будущий труп

и рьяно его берегу.

Теперь я понимаю очень ясно,

и чувствую и вижу очень зримо:

неважно, что мгновение прекрасно,

а важно, что оно неповторимо.

Теперь я понимаю очень ясно,

и чувствую и вижу очень зримо:

неважно, что мгновение прекрасно,

а важно, что оно неповторимо.

Когда сидишь в собраньях шумных,

язык пылает и горит;

но люди делятся на умных

и тех, кто много говорит.

Когда сидишь в собраньях шумных,

язык пылает и горит;

но люди делятся на умных

и тех, кто много говорит.

В цветном разноголосом хороводе,

в мелькании различий и примет

есть люди, от которых свет исходит,

и люди, поглощающие свет.

В цветном разноголосом хороводе,

в мелькании различий и примет

есть люди, от которых свет исходит,

и люди, поглощающие свет.

Красив, умен, слегка сутул,

вчера в себя я заглянул

и вышел с омерзением.

Красив, умен, слегка сутул,

вчера в себя я заглянул

и вышел с омерзением.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,

пока земля не свихнута с оси,

держи себя на тройственном запрете:

не бойся, не надейся, не проси.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,

пока земля не свихнута с оси,

держи себя на тройственном запрете:

не бойся, не надейся, не проси.

и лишь историку дана

возможность врать документально.

и лишь историку дана

возможность врать документально.

Тому, что в семействе трещина,

всюду одна причина:

в жене пробудилась женщина,

в муже уснул мужчина.

Тому, что в семействе трещина,

всюду одна причина:

в жене пробудилась женщина,

в муже уснул мужчина.

Будущее — вкус не портит мне,

мне дрожать за будущее лень;

думать каждый день о черном дне —

значит делать черным каждый день.

Будущее — вкус не портит мне,

мне дрожать за будущее лень;

думать каждый день о черном дне —

значит делать черным каждый день.

Мне жаль потерь и больно от разлук,

но я не сожалею, оглянувшись,

о том далеком прошлом, где споткнувшись,

я будущее выронил из рук.

Мне жаль потерь и больно от разлук,

но я не сожалею, оглянувшись,

о том далеком прошлом, где споткнувшись,

я будущее выронил из рук.

Господь, лепя людей со скуки,

бывал порою скуповат,

и что частично вышли суки,

он сам отчасти виноват.

Господь, лепя людей со скуки,

бывал порою скуповат,

и что частично вышли суки,

он сам отчасти виноват.

тяжелее всего уезжать

нам оттуда, где жить невозможно.

тяжелее всего уезжать

нам оттуда, где жить невозможно.

Не жаворонок я и не сова,

и жалок в этом смысле жребий мой:

с утра забита чушью голова,

а к вечеру набита ерундой.

Не жаворонок я и не сова,

и жалок в этом смысле жребий мой:

с утра забита чушью голова,

а к вечеру набита ерундой.

Я — ссыльный, пария, плебей,

изгой, затравлен и опаслив,

и не пойму я, хоть убей,

какого хера я так счастлив.

Я — ссыльный, пария, плебей,

изгой, затравлен и опаслив,

и не пойму я, хоть убей,

какого хера я так счастлив.

На собственном горбу и на чужом

я вынянчил понятие простое:

бессмысленно идти на танк с ножом,

но если очень хочется, то стоит.

На собственном горбу и на чужом

я вынянчил понятие простое:

бессмысленно идти на танк с ножом,

но если очень хочется, то стоит.

Лишь перед смертью человек

соображает кончив путь,

что слишком короток наш век,

чтобы спешить куда-нибудь.

Лишь перед смертью человек

соображает кончив путь,

что слишком короток наш век,

чтобы спешить куда-нибудь.

Наш путь из ниоткуда в никуда —

такое краткосрочное событие,

что жизни остается лишь черта

меж датами прибытия-убытия

Наш путь из ниоткуда в никуда —

такое краткосрочное событие,

что жизни остается лишь черта

меж датами прибытия-убытия

Найдя предлог для диалога,

— Как ты сварил такой бульон?

спрошу я вежливо у Бога.

— По пьянке, — грустно скажет Он.

Найдя предлог для диалога,

— Как ты сварил такой бульон?

спрошу я вежливо у Бога.

— По пьянке, — грустно скажет Он.

Я не стыжусь, что ярый скептик

и на душе не свет, а тьма;

сомненье – лучший антисептик

от загнивания ума.

Я не стыжусь, что ярый скептик

и на душе не свет, а тьма;

сомненье – лучший антисептик

от загнивания ума.

трудно, наблюдая за собой,

думать хорошо о человеке.

трудно, наблюдая за собой,

думать хорошо о человеке.

мне страшно, что сытые свиньи,страшней, чем голодные волки

Привычные безмолвствуют народы,

беззвучные горланят петухи;

мы созданы для счастья и свободы,

как рыба — для полета и ухи.

Привычные безмолвствуют народы,

беззвучные горланят петухи;

мы созданы для счастья и свободы,

как рыба — для полета и ухи.

Душой своей, отзывчивой и чистой,

других мы одобряем не вполне;

весьма несимпатична в эгоистах

к себе любовь сильнее, чем ко мне.

Душой своей, отзывчивой и чистой,

других мы одобряем не вполне;

весьма несимпатична в эгоистах

к себе любовь сильнее, чем ко мне.

В сердцах кому-нибудь грубя,

однажды выйти из себя

и не войти обратно.

В сердцах кому-нибудь грубя,

однажды выйти из себя

и не войти обратно.

Есть одна загадочная тема,

К нашим относящаяся душам:

Чем безумней дряхлая система,

Тем опасней враз ее разрушить.

Возглавляя партии и классы,

Лидеры вовек не брали в толк,

что идея, брошенная в массы,-

это девка брошенная в полк.

Россия надрывно рыдает

О детях любимых своих;

Она самых лучших съедает

И плачет, печалясь о них.

Как мальчик, больной по природе,

Пристрастно лелеем отцом,

как все, кто немного юродив,

Россия любима Творцом.

Есть одна загадочная тема,

К нашим относящаяся душам:

Чем безумней дряхлая система,

Тем опасней враз ее разрушить.

Возглавляя партии и классы,

Лидеры вовек не брали в толк,

что идея, брошенная в массы,-

это девка брошенная в полк.

Россия надрывно рыдает

О детях любимых своих;

Она самых лучших съедает

И плачет, печалясь о них.

Как мальчик, больной по природе,

Пристрастно лелеем отцом,

как все, кто немного юродив,

Россия любима Творцом.

Слишком умных жизнь сама

чешет с двух боков:

горе им и от ума

Слишком умных жизнь сама

чешет с двух боков:

горе им и от ума

Я прожил жизнь как дилетант –

ни в чем ни знаний, ни системы,

зато писал я не диктант,

а сочинение без темы.

Я прожил жизнь как дилетант –

ни в чем ни знаний, ни системы,

зато писал я не диктант,

а сочинение без темы.

Вновь закат разметался пожаром –

это ангел на Божьем дворе

жжет охапку дневных наших жалоб.

А ночные он жжет на заре.

В каждую секунду, год и час,

все понять готовый и простить,

Бог приходит в каждого из нас,

кто в себя готов Его впустить.

Вновь закат разметался пожаром –

это ангел на Божьем дворе

жжет охапку дневных наших жалоб.

А ночные он жжет на заре.

В каждую секунду, год и час,

все понять готовый и простить,

Бог приходит в каждого из нас,

кто в себя готов Его впустить.

Смешно, как люто гонит нас

в толкучку гомона и пира

боязнь остаться лишний раз

в пустыне собственного мира.

Смешно, как люто гонит нас

в толкучку гомона и пира

боязнь остаться лишний раз

в пустыне собственного мира.

В года растленья, лжи и страха

узка дозволенная сфера:

запретны шутки ниже паха

и размышленья выше хера.

В года растленья, лжи и страха

узка дозволенная сфера:

запретны шутки ниже паха

и размышленья выше хера.

Каждый сам себе — глухие двери,сам себе преступник и судья,сам себе и Моцарт и Сальери,сам себе и жолудь и свинья.

я неудачник по профессии

и мастер в этом ремесле.

я неудачник по профессии

и мастер в этом ремесле.

благословен любой, посмевший

не задувать в себе огонь.

благословен любой, посмевший

не задувать в себе огонь.

Поверь мне, грустный мой приятель,

твои терзания напрасны:

на Солнце тоже много пятен,

но и они на нем прекрасны.

Поверь мне, грустный мой приятель,

твои терзания напрасны:

на Солнце тоже много пятен,

но и они на нем прекрасны.

Творец, никому не подсудный,

со скуки пустил и приветил

гигантскую пьесу абсурда,

идущую много столетий.

Творец, никому не подсудный,

со скуки пустил и приветил

гигантскую пьесу абсурда,

идущую много столетий.

Счастливые всегда потом рыдают,

Что вовремя часов не наблюдают

Счастливые всегда потом рыдают,

Что вовремя часов не наблюдают

Мужчина — хам, зануда, деспот,

мучитель, скряга и тупица;

чтоб это стало нам известно,

нам просто следует жениться.

Мужчина — хам, зануда, деспот,

мучитель, скряга и тупица;

чтоб это стало нам известно,

нам просто следует жениться.

Куда по смерти душу примут,

я с Богом торга не веду;

в раю намного мягче климат,

но лучше общество в аду.

Куда по смерти душу примут,

я с Богом торга не веду;

в раю намного мягче климат,

но лучше общество в аду.

Ах, юность, юность!

Ради юбки самоотверженно и вдруг

душа кидается в поступки,

руководимые из брюк.

Ах, юность, юность!

Ради юбки самоотверженно и вдруг

душа кидается в поступки,

руководимые из брюк.

Неужели, дойдя до порога,

мы за ним не найдем ничего?

Одного лишь прошу я у Бога:

одарить меня верой в Него.

Неужели, дойдя до порога,

мы за ним не найдем ничего?

Одного лишь прошу я у Бога:

одарить меня верой в Него.

Несясь гуртом, толпой и скопом

и возбуждаясь беспредельно,

полезно помнить, что по жопам

нас бьют вроследствии раздельно.

Несясь гуртом, толпой и скопом

и возбуждаясь беспредельно,

полезно помнить, что по жопам

нас бьют вроследствии раздельно.

Звоните поздней ночью мне, друзья,

не бойтесь помешать и разбудить;

кошмарно близок час, когда нельзя

и некуда нам будет позвонить.

Звоните поздней ночью мне, друзья,

не бойтесь помешать и разбудить;

кошмарно близок час, когда нельзя

и некуда нам будет позвонить.

Блажен, кто в заботе о теле,

всю жизнь положил ради хлеба,

но небо светлее над теми,

кто изредка смотрит на небо.

Блажен, кто в заботе о теле,

всю жизнь положил ради хлеба,

но небо светлее над теми,

кто изредка смотрит на небо.

увы, штанам рассудка моего

характер мой никак не по размерам.

увы, штанам рассудка моего

характер мой никак не по размерам.

Я жизнь свою листал сегодня ночью,

в ней лучшие года ища пристрастно,

и видел несомненно и воочию,

что лучшие – когда я жил опасно.

Я жизнь свою листал сегодня ночью,

в ней лучшие года ища пристрастно,

и видел несомненно и воочию,

что лучшие – когда я жил опасно.

«здесь цель оправдывала средствои средства обосрали цель.»

Уюта и покоя благодатьпростейшим ограничена пределом:опасно черным черное назвать,а белое назвать опасно белым

Мы после смерти — верю в это —

опять становимся нетленной

частицей мыслящего света,

который льется по Вселенной.

Мы после смерти — верю в это —

опять становимся нетленной

частицей мыслящего света,

который льется по Вселенной.

На людях часто отпечатаны

истоки, давшие им вырасти;

есть люди, пламенем зачатые,

а есть рожденные от сырости.

На людях часто отпечатаны

истоки, давшие им вырасти;

есть люди, пламенем зачатые,

а есть рожденные от сырости.

Без женщин жить нельзя на свете,

в с ними — вовсе жизни нет.

Без женщин жить нельзя на свете,

в с ними — вовсе жизни нет.

Один дышу, один пою,

один горит мне свет в окне –

что проживаю жизнь свою,

а не навязанную мне.

Один дышу, один пою,

один горит мне свет в окне –

что проживаю жизнь свою,

а не навязанную мне.

Проста нашей психики сложность, ничуть не сложнее, чем прежде: надежда – важней, чем возможность когда-нибудь сбыться надежде.

Я молодых, в остатках сопель,боюсь, трясущих жизнь, как грушу:в душе темно у них, как в жопе,а в жопе — зуд потешить душу.

Среди немыслимых побед цивилизации

мы одиноки, как карась в

Из нас любой, пока не умер он,

себя слагает по частям

из интеллекта, секса, юмора

и отношения к властям

Среди немыслимых побед цивилизации

мы одиноки, как карась в

Из нас любой, пока не умер он,

себя слагает по частям

из интеллекта, секса, юмора

и отношения к властям

Духовная основа русской мощи

и веры, нрав которой так неистов, —

святыней почитаемые мощи

крупнейшего в России атеиста.

Духовная основа русской мощи

и веры, нрав которой так неистов, —

святыней почитаемые мощи

крупнейшего в России атеиста.

Я чертей из тихого омута

знаю лично — страшны их лица;

в самой светлой душе есть комната,

где кромешная тьма клубится.

Я чертей из тихого омута

знаю лично — страшны их лица;

в самой светлой душе есть комната,

где кромешная тьма клубится.

Двадцатый век настолько обнажил

конструкции людской несовершенство,

что явно и надолго отложил

надежды на всеобщее блаженство.

Двадцатый век настолько обнажил

конструкции людской несовершенство,

что явно и надолго отложил

надежды на всеобщее блаженство.

О равенстве мы заняты заботами,

болота и холмы равняем мы;

холмы когда уравнены с болотами,

становятся болотами холмы.

О равенстве мы заняты заботами,

болота и холмы равняем мы;

холмы когда уравнены с болотами,

становятся болотами холмы.

Бьет полночь. Мы давно уже вдвоем.

Спит женщина, луною освещаясь.

Спит женщина. В ней семя спит мое.

Уже, быть может, в сына превращаясь.

Бьет полночь. Мы давно уже вдвоем.

Спит женщина, луною освещаясь.

Спит женщина. В ней семя спит мое.

Уже, быть может, в сына превращаясь.

Есть мечта у меня, беречь

буду крепость ее настоя:

когда вновь будут книги жечь,

пусть мою огня удостоят.

Есть мечта у меня, беречь

буду крепость ее настоя:

когда вновь будут книги жечь,

пусть мою огня удостоят.

Не в силах нас ни смех, ни грех

свернуть с пути отважного,

мы строим счастье сразу всех,

и нам плевать на каждого.

Не в силах нас ни смех, ни грех

свернуть с пути отважного,

мы строим счастье сразу всех,

и нам плевать на каждого.

родная мать моя — гармония,

а диссонанс — родной отец.

родная мать моя — гармония,

а диссонанс — родной отец.

Среди немыслимых побед цивилизации

Мы одиноки, как карась в канализации

Среди немыслимых побед цивилизации

Мы одиноки, как карась в канализации

Есть в каждой нравственной системе

идея, общая для всех:

нельзя и с теми быть, и с теми,

не предавая тех и тех.

Есть в каждой нравственной системе

идея, общая для всех:

нельзя и с теми быть, и с теми,

не предавая тех и тех.

Слой человека в нас чуть-чуть

наслоен зыбко и тревожно;

легко в скотину нас вернуть,

поднять обратно очень сложно.

Слой человека в нас чуть-чуть

наслоен зыбко и тревожно;

легко в скотину нас вернуть,

поднять обратно очень сложно.

Мне Маркса жаль: его наследство свалилось в русскую купель: здесь цель оправдывала средства, и средства обосрали цель.

Закрыв глаза, прижавши уши, считая жизнь за подаяние, мы перерыв, когда не душат, смакуем как благодеяние.

Имея сон, еду и труд, судьбе и власти не перечат, а нас безжалостно ебут, за что потом бесплатно лечат.

Теперь я понимаю очень ясно, и чувствую, и вижу очень зримо: неважно, что мгновение прекрасно, а важно, что оно неповторимо.

Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом.

По образу и духу своему Создатель нас лепил, творя истоки, а мы храним подобие Ему и, может, потому так одиноки.

Когда клубится страх кромешный

И тьму пронзает лай погонь

благословен любой, посмевший

не задувать в себе огонь.

Когда клубится страх кромешный

И тьму пронзает лай погонь

благословен любой, посмевший

не задувать в себе огонь.

Вольясь в земного времени поток

стечением случайных совпадений,

любой из нас настолько одинок,

что счастлив от любых соединений.

Вольясь в земного времени поток

стечением случайных совпадений,

любой из нас настолько одинок,

что счастлив от любых соединений.

Вчера, ты было так давно!

Часы стремглав гоняют стрелки.

Бывает время пить вино,

бывает время мыть тарелки.

Вчера, ты было так давно!

Часы стремглав гоняют стрелки.

Бывает время пить вино,

бывает время мыть тарелки.

Есть безделья, которые выше трудов,

как монеты различной валюты,

есть минуты, которые стоят годов,

и года, что не стоят минуты.

Есть безделья, которые выше трудов,

как монеты различной валюты,

есть минуты, которые стоят годов,

и года, что не стоят минуты.

Где лгут и себе и друг другу,и память не служит уму,история ходит по кругуиз крови — по грязи — во тьму

Кто ищет истину, держись

у парадокса на краю;

вот женщины: дают нам жизнь,

а после жить нам не дают.

Кто ищет истину, держись

у парадокса на краю;

вот женщины: дают нам жизнь,

а после жить нам не дают.

А мы, кто боится дороги другой,

скользим по накатанным рельсам,

легко наступая привычной ногой

на горло собственным пейсам.

А мы, кто боится дороги другой,

скользим по накатанным рельсам,

легко наступая привычной ногой

на горло собственным пейсам.

Мне моя брезгливость дорога,

мной руководящая давно:

даже чтобы плюнуть во врага,

я не набираю в рот гавно.

Мне моя брезгливость дорога,

мной руководящая давно:

даже чтобы плюнуть во врага,

я не набираю в рот гавно.

Опять стою, понурив плечи,

не отводя застывших глаз:

как вкус у смерти безупречен

в отборе лучших среди нас!

Опять стою, понурив плечи,

не отводя застывших глаз:

как вкус у смерти безупречен

в отборе лучших среди нас!

Чем дряхлый этот раб так удручен?

Его ведь отпустили? Ну и что же.

Теперь он на свободу обречен,

а он уже свободно жить не может.

Чем дряхлый этот раб так удручен?

Его ведь отпустили? Ну и что же.

Теперь он на свободу обречен,

а он уже свободно жить не может.

Сквозь вековые непогоды

идет, вершит, берет свое –

дурак, явление природы,

загадка замыслов ее.

Сквозь вековые непогоды

идет, вершит, берет свое –

дурак, явление природы,

загадка замыслов ее.

Наука наукой, но есть и приметы;

я твердо приметил сызмальства,

что в годы надежды плодятся поэты,

а в пору гниенья – начальство.

Наука наукой, но есть и приметы;

я твердо приметил сызмальства,

что в годы надежды плодятся поэты,

а в пору гниенья – начальство.

С хорошими людьми я был знаком;

покуда в Лету замертво не кану,

ни сукою теперь, ни мудаком

я им благодаря уже не стану.

С хорошими людьми я был знаком;

покуда в Лету замертво не кану,

ни сукою теперь, ни мудаком

я им благодаря уже не стану.

Это счастье — дворец возводить на песке,

не бояться тюрьмы и сумы,

предаваться любви, отдаваться тоске,

пировать в эпицентре чумы.

Это счастье — дворец возводить на песке,

не бояться тюрьмы и сумы,

предаваться любви, отдаваться тоске,

пировать в эпицентре чумы.

Ни вверх не глядя, ни вперёд,

Сижу с друзьями-разгильдяями,

И наплевать нам, чья берёт

В борьбе мерзавцев с негодяями.

Ни вверх не глядя, ни вперёд,

Сижу с друзьями-разгильдяями,

И наплевать нам, чья берёт

В борьбе мерзавцев с негодяями.

Цветут махрово и упрямо

плодов прогресса семена:

снобизм плебея, чванство хама,

Цветут махрово и упрямо

плодов прогресса семена:

снобизм плебея, чванство хама,

молодых, в остатках сопель, боюсь, трясущих жизнь, как грушу: в душе темно у них, как в жопе, а в жопе – зуд потешить душу.

Непросто – думать о высоком, паря душой в мирах межзвездных, когда вокруг под самым боком сопят, грызут и портят воздух.

Не в силах нас ни смех, ни грех свернуть с пути отважного, мы строим счастье сразу всех, и нам плевать на каждого.

Закрыв глаза, прижавши уши, считая жизнь за подаяние, мы перерыв, когда не душат, смакуем как благодеяние.

Жизнь, как вода, в песок течет, последний близок путь почета, осталось лет наперечет и баб нетронутых – без счета.

Я молодых, в остатках сопель, боюсь, трясущих жизнь, как грушу: в душе темно у них, как в жопе, а в жопе – зуд потешить душу.

Так привык на виду быть везде, за престиж постоянно в ответе, что, закрывшись по малой нужде, держит хер, как бокал

алкоголя; а значит, пьянство не порок,

не бойтесь помешать и разбудить; кошмарно близок час, когда нельзя и некуда нам будет позвонить.

Душа отпылала, погасла, состарилась, влезла в халат, но ей, как и прежде, неясно, что делать и кто виноват.

Есть в каждой нравственной системе идея, общая для всех: нельзя и с теми быть, и с теми, не предавая тех и тех.

Увы, от мерзости и мрази, сочащей грязь исподтишка, ни у природы нету мази, ни у науки порошка.

Надо жить наобум, напролом, наугад и на ощупь во мгле, ибо нынче сидим за столом, а назавтра лежим

Нету в этой жизни виноватых, тьма находит вдруг на государство, и ликуют орды бесноватых, и бессильно всякое лекарство.

Есть люди, провалившие экзамен житейских переплетов и контузий, висят у них под мутными глазами мешки из-под амбиций и иллюзий.

Счастье – что подвижны ум и тело, что спешит удача за невзгодой, счастье – осознание предела, данного нам веком и природой.

Как счастье ни проси и ни зови, подачки его скупы или круты: дни творчества, мгновения любви, надежды и доверия минуты.

Всю молодость любил я поезда, поэтому тот час мне неизвестен, когда моя счастливая звезда взошла и не нашла меня на месте.

Я не верю вранью отпетому о просвете во мраке мглистом. Я отчаялся. И поэтому стал отчаянным оптимистом.

Я понял вдруг, что правильно живу, что чист и, слава Богу, небездарен, по чувству, что во сне и наяву за все, что происходит, благодарен.

В сердцах кому-нибудь грубя, ужасно, вероятно, однажды выйти из себя и не войти обратно.

Между слухов, сказок, мифов, просто лжи, легенд и мнений мы враждуем жарче скифов за несходство заблуждений.

Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом.

Где страсти, где ярость и ужасы, где рать ополчилась на рать, блажен, в ком достаточно мужества на дудочке тихо играть.

Женщиной славно от века все, чем прекрасна семья; женщина – друг человека даже, когда он свинья.

Льется листва, подбивая на пьянство; скоро снегами задуют метели; смутные слухи слоятся в пространство; поздняя осень; жиды улетели.

Как безумец, я прожил свой день,

я хрипел, мельтешил, заикался;

я спешил обогнать свою тень

и не раз об неё спотыкался.

Как безумец, я прожил свой день,

я хрипел, мельтешил, заикался;

я спешил обогнать свою тень

и не раз об неё спотыкался.

Блажен, заставший время славное

во весь размах ума и плеч,

но есть эпохи, когда главное –

себя от мерзости сберечь.

Блажен, заставший время славное

во весь размах ума и плеч,

но есть эпохи, когда главное –

себя от мерзости сберечь.

К бумаге страстью занедужив,

писатель был мужик ледащий;

стонала тема: глубже, глубже,

а он был в силах только чаще.

К бумаге страстью занедужив,

писатель был мужик ледащий;

стонала тема: глубже, глубже,

а он был в силах только чаще.

что прожил ты свой век не в лучшем виде:

все про всех одно и то же

говорят на панихиде.

что прожил ты свой век не в лучшем виде:

все про всех одно и то же

говорят на панихиде.

Как счастье ни проси и ни зови,

подачки его скупы или круты:

дни творчества, мгновения любви,

надежды и доверия минуты.

Как счастье ни проси и ни зови,

подачки его скупы или круты:

дни творчества, мгновения любви,

надежды и доверия минуты.

Возраст одолев, гляжу я сверху:

все мираж, иллюзия, химера;

жизнь моя – возведенная церковь,

из которой выветрилась вера.

Возраст одолев, гляжу я сверху:

все мираж, иллюзия, химера;

жизнь моя – возведенная церковь,

из которой выветрилась вера.

Ровесник мой, засосан бытом,

плюет на вешние луга,

и если бьет когда копытом,

то только в гневе на рога.

Ровесник мой, засосан бытом,

плюет на вешние луга,

и если бьет когда копытом,

то только в гневе на рога.

Я чужд надменной укоризне,

весьма прекрасна жизнь того,

кто обретает смысл жизни

в напрасных поисках его.

Я чужд надменной укоризне,

весьма прекрасна жизнь того,

кто обретает смысл жизни

в напрасных поисках его.

Счастливые потом всегда рыдают, что вовремя часов не наблюдают.

Кишат стареющие дети,у всех трагедия и драма,а я гляжу спектакли этии одинок, как хер Адама.

Когда природе надоест

давиться ядом и обидой,

она заявит свой протест,

как это было с Атлантидой.

Когда природе надоест

давиться ядом и обидой,

она заявит свой протест,

как это было с Атлантидой.

Увы, но я не деликатен

и вечно с наглостью циничной

интересуюсь формой пятен

на нимбах святости различной.

Увы, но я не деликатен

и вечно с наглостью циничной

интересуюсь формой пятен

на нимбах святости различной.

Умерь обильные корма,

возделывай свой сад,

и будет стройная корма

и собранный фасад.

Умерь обильные корма,

возделывай свой сад,

и будет стройная корма

и собранный фасад.

С возрастом я понял, как опасна

стройка всенародного блаженства;

мир несовершенен так прекрасно,

что спаси нас Бог от совершенства.

С возрастом я понял, как опасна

стройка всенародного блаженства;

мир несовершенен так прекрасно,

что спаси нас Бог от совершенства.

Не знаю лучших я затей

среди вселенской тихой грусти,

чем в полусумраке детей

искать в какой-нибудь капусте.

Не знаю лучших я затей

среди вселенской тихой грусти,

чем в полусумраке детей

искать в какой-нибудь капусте.

Есть индивиды — их участь сурова,

жизнь их легко увядает;

камень, не брошенный ими в другого,

в почках у них оседает.

Есть индивиды — их участь сурова,

жизнь их легко увядает;

камень, не брошенный ими в другого,

в почках у них оседает.

В стихах моих не музыка живет,

а шутка, запеченная в банальности,

ложащаяся грелкой на живот,

болящий несварением реальности.

В стихах моих не музыка живет,

а шутка, запеченная в банальности,

ложащаяся грелкой на живот,

болящий несварением реальности.

Любую можно кашу мировую

затеять с молодежью горлопанской,

когда Вторую Мировую

уже немного путают с Троянской.

Любую можно кашу мировую

затеять с молодежью горлопанской,

когда Вторую Мировую

уже немного путают с Троянской.

Когда устал и жить не хочешь,

полезно вспомнить в гневе белом,

что есть такие дни и ночи,

что жизнь оправдывают в целом.

Когда устал и жить не хочешь,

полезно вспомнить в гневе белом,

что есть такие дни и ночи,

что жизнь оправдывают в целом.

Не будь на то Господня воля,

мы б не узнали алкоголя;

а значит, пьянство не порок,

а высшей благости урок.

Не будь на то Господня воля,

мы б не узнали алкоголя;

а значит, пьянство не порок,

а высшей благости урок.

Возможность лестью в душу влезть

Никак нельзя назвать растлением,

Мы бескорыстно ценим лесть

За совпаденье с нашим мнением.

Возможность лестью в душу влезть

Никак нельзя назвать растлением,

Мы бескорыстно ценим лесть

За совпаденье с нашим мнением.

Признаться в этом странно мне,

Поскольку в этом мало чести,

Но я с собой наедине

Глупей, чем если с кем-то вместе.

Признаться в этом странно мне,

Поскольку в этом мало чести,

Но я с собой наедине

Глупей, чем если с кем-то вместе.

и худо мне, как ложке дегтя

должно быть худо в бочке меда.

и худо мне, как ложке дегтя

должно быть худо в бочке меда.

Я верю в мудрость правил и традиций,

весь век держусь обычности привычной,

но скорбная обязанность трудиться

мне кажется убого-архаичной.

Я верю в мудрость правил и традиций,

весь век держусь обычности привычной,

но скорбная обязанность трудиться

мне кажется убого-архаичной.

минуй всех нас российский метод

лечить болезнь, убив больного.

минуй всех нас российский метод

лечить болезнь, убив больного.

Все смоет дождь. Огонь очистит.

Покроет снег. Сметут ветра.

И сотни тысяч новых истин

на месте умерших вчера

Все смоет дождь. Огонь очистит.

Покроет снег. Сметут ветра.

И сотни тысяч новых истин

на месте умерших вчера

Я вдруг утратил чувство локтя

с толпой кишащего народа,

и худо мне, как ложке дегтя

должно быть худо в бочке меда.

Я вдруг утратил чувство локтя

с толпой кишащего народа,

и худо мне, как ложке дегтя

должно быть худо в бочке меда.

На дворе стоит эпоха,

а в углу стоит кровать,

и когда мне с бабой плохо,

на эпоху мне плевать.

На дворе стоит эпоха,

а в углу стоит кровать,

и когда мне с бабой плохо,

на эпоху мне плевать.

Каков он, идеальный мой читатель?

С отчетливостью вижу я его:

он скептик, неудачник и мечтатель,

и жаль, что не читает ничего.

Каков он, идеальный мой читатель?

С отчетливостью вижу я его:

он скептик, неудачник и мечтатель,

и жаль, что не читает ничего.

Когда в глазах темно от книг,

сажусь делить бутыль с друзьями;

блаженна жизнь – летящий миг

между двумя небытиями.

Когда в глазах темно от книг,

сажусь делить бутыль с друзьями;

блаженна жизнь – летящий миг

между двумя небытиями.

На нас нисходит с высоты

от вида птичьего полета

то счастье сбывшейся мечты,

то капля жидкого помета.

На нас нисходит с высоты

от вида птичьего полета

то счастье сбывшейся мечты,

то капля жидкого помета.

Изведав быстрых дней течение,

я не скрываю опыт мой:

ученье – свет, а неучение –

уменье пользоваться тьмой.

Изведав быстрых дней течение,

я не скрываю опыт мой:

ученье – свет, а неучение –

уменье пользоваться тьмой.

Жизнь — серьёзная, конечно,

только всё-таки игра,

так что фарт возможен к вечеру,

если не было с утра.

Жизнь — серьёзная, конечно,

только всё-таки игра,

так что фарт возможен к вечеру,

если не было с утра.

Я снизил бытие свое до быта,

я весь теперь в земной моей судьбе,

и прошлое настолько мной забыто,

что крылья раздражают при ходьбе.

Я снизил бытие свое до быта,

я весь теперь в земной моей судьбе,

и прошлое настолько мной забыто,

что крылья раздражают при ходьбе.

До пословицы смысла скрытого

только с опытом доживаешь:

двух небитых дают за битого.

ибо битого – хер поймаешь.

До пословицы смысла скрытого

только с опытом доживаешь:

двух небитых дают за битого.

ибо битого – хер поймаешь.

Не жалею хмельных промелькнувших годов,

не стыжусь их шального веселья,

есть безделье, которое выше трудов,

есть труды, что позорней безделья.

Не жалею хмельных промелькнувших годов,

не стыжусь их шального веселья,

есть безделье, которое выше трудов,

есть труды, что позорней безделья.

О чем хлопочут червяки?

Чего достигнуть норовят?

Чтоб жизней их черновики

в питоны вывели червят.

О чем хлопочут червяки?

Чего достигнуть норовят?

Чтоб жизней их черновики

в питоны вывели червят.

Гниенье основ – анекдота основа,

а в нем стало явно видней,

что в русской комедии много смешного,

но мало веселого в ней.

Гниенье основ – анекдота основа,

а в нем стало явно видней,

что в русской комедии много смешного,

но мало веселого в ней.

Сказавши, не солгав и не похвастав,

что страху я не слишком поддаюсь,

не скрою, что боюсь энтузиастов

и очень активистов я боюсь.

Сказавши, не солгав и не похвастав,

что страху я не слишком поддаюсь,

не скрою, что боюсь энтузиастов

и очень активистов я боюсь.

Я уважаю лень за то,

что в ее бездейственной тиши

живую мысль питает почва

моей несуетной души.

Я уважаю лень за то,

что в ее бездейственной тиши

живую мысль питает почва

моей несуетной души.

Снегом порошит моя усталость,

жизнь уже не книга, а страница,

в сердце – нарастающая жалость

к тем, кто мельтешит и суетится.

Снегом порошит моя усталость,

жизнь уже не книга, а страница,

в сердце – нарастающая жалость

к тем, кто мельтешит и суетится.

Не суйся запевалой и горнистом,

но с бодростью и следуй и веди;

мужчина быть обязан оптимистом,

все лучшее имея впереди.

Не суйся запевалой и горнистом,

но с бодростью и следуй и веди;

мужчина быть обязан оптимистом,

все лучшее имея впереди.

В кровати, хате и халате

покой находит обыватель.

А кто романтик, тот снует

и в шестеренки хер сует.

В кровати, хате и халате

покой находит обыватель.

А кто романтик, тот снует

и в шестеренки хер сует.

За то люблю я разгильдяев,

блаженных духом, как тюлень,

что нет меж ними негодяев

и делать пакости им лень.

За то люблю я разгильдяев,

блаженных духом, как тюлень,

что нет меж ними негодяев

и делать пакости им лень.

Прожив уже почти полвека.

тьму перепробовав работ,

я убежден, что человека

достоин лишь любовный пот.

Прожив уже почти полвека.

тьму перепробовав работ,

я убежден, что человека

достоин лишь любовный пот.

Век за веком слепые промашки

совершает мужчина, не думая,

что внутри обаятельной пташки

может жить крокодильша угрюмая.

Век за веком слепые промашки

совершает мужчина, не думая,

что внутри обаятельной пташки

может жить крокодильша угрюмая.

Амур хулиганит с мишенью

мужских неразумных сердец,

и стерва, зануда и шельма

всех раньше идут под венец.

Амур хулиганит с мишенью

мужских неразумных сердец,

и стерва, зануда и шельма

всех раньше идут под венец.

Бойся друга, а не врага –

не враги нам ставят рога.

Бойся друга, а не врага –

не враги нам ставят рога.

Где стройность наших женщин?

Годы тают и стать у них совсем уже не та;

зато при каждом шаге исполняют

они роскошный танец живота.

Где стройность наших женщин?

Годы тают и стать у них совсем уже не та;

зато при каждом шаге исполняют

они роскошный танец живота.

Жалко бабу, когда счастье губя,

добиваясь верховодства оплошно,

подминает мужика под себя,

и становится ей скучно и тошно.

Жалко бабу, когда счастье губя,

добиваясь верховодства оплошно,

подминает мужика под себя,

и становится ей скучно и тошно.

Если днем осенним и ветреным

муж уходит, шаркая бодро,

треугольник зовут равнобедренным,

невзирая на разные бедра.

Если днем осенним и ветреным

муж уходит, шаркая бодро,

треугольник зовут равнобедренным,

невзирая на разные бедра.

Завел семью. Родились дети.

Скитаюсь в поисках монет.

Без женщин жить нельзя на свете,

а с ними – вовсе жизни нет.

Завел семью. Родились дети.

Скитаюсь в поисках монет.

Без женщин жить нельзя на свете,

а с ними – вовсе жизни нет.

Детьми к семье пригвождены,

мы бережем покой супруги;

ничто не стоит слез жены,

кроме объятия подруги.

Детьми к семье пригвождены,

мы бережем покой супруги;

ничто не стоит слез жены,

кроме объятия подруги.

Не брани меня, подруга,

отвлекись от суеты,

все и так едят друг друга,

а меня еще и ты.

Не брани меня, подруга,

отвлекись от суеты,

все и так едят друг друга,

а меня еще и ты.

Я долго жил как холостяк,

и быт мой был изрядно пуст,

хотя имел один пустяк:

свободы запах, цвет и вкус.

Я долго жил как холостяк,

и быт мой был изрядно пуст,

хотя имел один пустяк:

свободы запах, цвет и вкус.

Я оттого люблю лежать

и в потолок плюю,

что не хочу судьбе мешать

кроить судьбу мою.

Я оттого люблю лежать

и в потолок плюю,

что не хочу судьбе мешать

кроить судьбу мою.

Я был везунчик и счастливчик,

судил и мыслил просвещенно,

и не один прелестный лифчик

при мне вздымался учащенно.

Я был везунчик и счастливчик,

судил и мыслил просвещенно,

и не один прелестный лифчик

при мне вздымался учащенно.

Мы – умны, а вы – увы,

что печально, если

жопа выше головы,

если жопа в кресле.

Мы – умны, а вы – увы,

что печально, если

жопа выше головы,

если жопа в кресле.

Мне жаль небосвод этот синий,

жаль землю и жизни осколки;

мне страшно, что сытые свиньи,

страшней, чем голодные волки.

Мне жаль небосвод этот синий,

жаль землю и жизни осколки;

мне страшно, что сытые свиньи,

страшней, чем голодные волки.

В наших джунглях, свирепых и каменных,

не боюсь я злодеев старинных,

а боюсь я невинных и праведных,

бескорыстных, святых и невинных.

В наших джунглях, свирепых и каменных,

не боюсь я злодеев старинных,

а боюсь я невинных и праведных,

бескорыстных, святых и невинных.

Не могу эту жизнь продолжать,

а порвать с ней мучительно сложно;

тяжелее всего уезжать

нам оттуда, где жить невозможно.

Не могу эту жизнь продолжать,

а порвать с ней мучительно сложно;

тяжелее всего уезжать

нам оттуда, где жить невозможно.

С рожденья тягостно раздвоен я,

мечусь из крайности в конец,

родная мать моя – гармония,

а диссонанс – родной отец.

С рожденья тягостно раздвоен я,

мечусь из крайности в конец,

родная мать моя – гармония,

а диссонанс – родной отец.

Когда– нибудь, впоследствии, потом,

но даже в буквари поместят строчку,

что сделанное скопом и гуртом

расхлебывает каждый в одиночку.

Когда– нибудь, впоследствии, потом,

но даже в буквари поместят строчку,

что сделанное скопом и гуртом

расхлебывает каждый в одиночку.

Жить и нетрудно и занятно,

хотя и мерзостно неслыханно,

когда в эпохе все понятно

и все настолько же безвыходно.

Жить и нетрудно и занятно,

хотя и мерзостно неслыханно,

когда в эпохе все понятно

и все настолько же безвыходно.

Закрыв глаза, прижавши уши,

считая жизнь за подаяние,

мы перерыв, когда не душат,

смакуем как благодеяние.

Закрыв глаза, прижавши уши,

считая жизнь за подаяние,

мы перерыв, когда не душат,

смакуем как благодеяние.

Что ни век, нам ясней и слышней

сквозь надрыв либерального воя:

нет опасней и нету вредней,

чем свобода совсем без конвоя.

Что ни век, нам ясней и слышней

сквозь надрыв либерального воя:

нет опасней и нету вредней,

чем свобода совсем без конвоя.

Мой небосвод хрустально ясени полон радужных картинне потому, что мир прекрасен,а потому, что я — кретин

Я живу — не придумаешь лучше,сам себя подпирая плечом,сам себе одинокий попутчик,сам с собой не согласный ни в чем

Источник статьи: http://www.litres.ru/igor-guberman/gariki-na-kazhdyy-den-2/citaty/page-19/

Мужчина хам зануда деспот

30 блестящих гариков Игоря Губермана о женщинах

Игорь Губерман — один из. 3

Губерман о женщине, о жене, о подруге. Возражаю

Мужчина — хам, зануда, деспот, мучитель, скряга и тупица;чтоб это стало нам известно, нам просто следует жениться.

— Игорь Губерман, 521 цитата

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Гарики на каждый день Текст