Почему шехзаде Мустафа разлюбил Фатьму?
Главная наложница шехзаде Мустафы и мать его первенца, Фатьма-султан, очень похожа на Хюррем. Девушка также попала во дворец обычной рабыней и не захотела долго оставаться в этом статусе. Медленно, но верно она шла к своей цели.
Сначала девушке удалось обратить на себя внимание шехзаде, а это было не просто, ведь юноша еще оплакивал смерть своей любимой Эфсун. Кроме того, его мать, Махидевран-султан, не давала девушке приблизиться к сыну. Однако Фатьме удалось на время попасть в сердце Мустафы. Она смогла соблазнить шехзаде и провести с ним ночь, но потом ее опять разлучили с юношей. Мустафа отправился в санджак, а Фатьме пришлось остаться в Топкапы. Но она дождалась новой встречи и забеременела от него.
В Манисе родился долгожданный шехзаде Сулейман. Махидевран и Мустафа были счастливы, особенно когда султан назвал внука в честь себя. Фатьма автоматически стала госпожой и главной фавориткой. Девушка получила много привилегий в гареме и любила пользоваться своей властью. Казалось, что Фатьма исполнила свою мечту. Только вот это было не так.
Возможно, Фатьма и похожа чем-то на Хюррем. Только вот девушка забыла про одну очень важную вещь. Хюррем была любимой женщиной падишаха, поэтому ее уважали в гареме. А Фатьма была просто удачливой наложницей, которая в подходящий момент попала в покои шехзаде и забеременела от него, обеспечив себе титул «Султан». Только власти настоящей госпожи она не получила.
Мустафа, возможно, и испытывал какие-то теплые чувства к девушке, но никогда ее не любил. Да, Фатьма была красивая, умная и очень хитрая, но она не смогла завоевать сердце шехзаде. Мустафа влюблялся в других девушек. В юном возрасте он встретил Эфсун, которая смогла завоевать его сердце. Девушка хоть и плела интриги против Махидевран, но ее мучила совесть. Эфсун была доброй и нежной, она любила Мустафу просто так, а не потому, что он был наследником династии. Фатьма же любила саму мысль быть фавориткой шехзаде, поэтому Мустафа в глубине души чувствовал ее гнилые намерения.
Еще одно доказательство того, что Мустафа никогда не любил Фатьму, это встреча с Хеленой. Добрая и отважная девушка с первой встречи покорила молодого шехзаде. Именно Хелена заставила Мустафу забыть об Эфсун. А Фатьма уже больше не интересовала шехзаде, как женщина. Девушку все терпели только из-за беременности. Мустафа был ей благодарен за сына, но не больше.
Фатьму можно понять. Девушка раньше жила свободной жизнью, но попала в гарем и стала рабыней. Она видела удачливых наложниц, их образ жизни, поэтому хотела стать такой, как они.
Для реализации своей цели она выбрала молодого и красивого наследника, который в будущем должен был стать султаном. Только вот Фатьма не любила Мустафу, и сам шехзаде это чувствовал. Он желал ее, уважал, ценил, но никогда по-настоящему не любил. Мустафе нужна была добрая и благородная девушка с чистыми намерениями, а Фатьма была подлой, завистливой и умела хорошо притворяться.
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/fashion/pochemu-shehzade-mustafa-razliubil-fatmu-5b8e42466d19d800ae969f4f
«Белая Госпожа»/»The White Mistress»
Решила я, в общем, поддать обработке свой старый фик и концепт, добавив сюда Англию, Вишневецких и Плантагенетов в общем. Внимание! Содержаться отсылки к другому моему историческому фику, «Алая Принцесса». Ссылка:
https://ficbook.net/readfic/8504355
Пакет изображений будет добавлен позже.
**От 17.10.2020:** имя главной героини изменено (Туркай = Тюдемах).
**Саундтрек:**
Fleurie — Gloria Regali
Natalie Taylor — I Want It All
Sam Smith — Fire On Fire
Lana Del Rey — Body Electric
Lorde — Team
Little Mix — Woman Like Me
Ariana Grande — Dangerous Woman
The White Stripes — Seven Nation Army
**Также:** некоторые персонажи имеют свой исторический прототип или же сочетают в себе нескольких реальный ист. личностей (например, Маргарита Вишневецкая — Анастасия Олизарович и Магдалена Бранкович). История имеет чёткие хронологические рамки.
Всем приятного прочтения.)
Убей Мальчишку
На террасе султана пусто, и лишь луна освещает белоснежный мрамор. Вековой дворец, сколько падишахов сидело на этом балконе, наслаждаясь свежим воздухом и размышляя обо всём, что могло прийти в голову? Хюррем по привычке облокотилась о бортик балкона, вдыхая прохладный ночной воздух. Вдруг на руку легло нечто тёплое, и султанша обернулась, распахнув глаза. Перед ней стоял он. — Сулейман… — Моя Хюррем… — покойный султан Сулейман нежно смотрел на неё, любуясь своей женой. Хюррем улыбнулась супругу, по привычке крепко обняв. Просто чтобы знать, что он с ней. — Я так тоскую за тобой… не знаю, смогу ли я жить без тебя, Сулейман… я стараюсь улыбаться ради Мустафы и наших детей, но это для меня такая мука… Сулейман, я хочу быть с тобой даже на том свете! — слёзы катились по щекам, и любимый муж нежно стёр их. — Не надо, Хюррем. Ты должна жить, и заботиться он наших детях. Они все нуждаются в тебе. — Я не справлюсь без тебя, Сулейман! — воскликнула она сквозь слёзы. — Не справлюсь… — Нет, Хюррем, ты справишься! Я знаю. Знаю, что за силы ты таишь в своей хрупкой душе, знаю, что твоё сердце выдержит! — твёрдо и уверенно говорил султан. — Не надо скорбеть по мне, не надо носить траурных одежд. Я ушёл на тот свет без груза на плечах, и ты не должна его нести. Громко всхлипнув, султанша прижалась к возлюбленному. Она не хотела верить, что его больше нет, никогда! Это было мукой и пыткой для её сердца, которое разрывалось этой потери и боли. — Мы встретимся нескоро, моя Хюррем, очень нескоро. Но я обещаю – когда ты прискачешь к вратам рая на белой лошади, ты встретишь там меня. Сулейман улыбнулся ей. Так, будто бы он сейчас же останется рядом с ней, оберегая от горя и несчастий. Но вместо этого он лишь поцеловал её в лоб перед тем, как рассеяться в утреннем тумане… Солнце постепенно поднималось над горизонтом, и слёзы Хюррем высохли.
— Внимание! Его величество султан Мустафа! Наложницы стали в ряд, склонив головы. Тюдемах покорно поклонилась, ожидая, когда падишах пройдёт. Ах, если бы она могла посмотреть на него, обнять! Тогда её душа была бы счастлива, а сердце – наполнено благодатью. Когда в руку сунули фиолетовый платочек, Тюдемах мило улыбнулась и сжала его в ладони, не поднимая глаз на султана. Однако она знала, что тот тоже в глубине души преисполнен любовью. Просто чувствовала… — Вечером… — шепнул ей Мустафа. Султан покинул внутренний дворик, и Тюдемах улыбнулась самой себе. А зелье, которое дала мать, действовало. Рядом Гюльнихаль тоже скривила губы в подобии усмешки. — Да ты очаровала султана, раз он зовёт к себе вторую ночь подряд! Наложница ничего не ответила и вошла на веранду, подсев к какой-то девушке. Знакомый голос прозвенел над ухом. — Какая же ты удачливая, Тюдемах! Ты настоящая колдунья, Тюдемах! — Оксана восторженно смотрела на фиолетовую ткань в руках знакомой. Та развела руками. — Так уж вышло. Но знаешь… он очень добрый, этот султан. — О-о-о, расскажи мне о нём! Мне очень интересно! Вчера ты не рассказала всем, дай хоть мне узнать! — Оксана потрясла Тюдемах за плечо, и фаворитка весело улыбнулась. — Он заботливый, вежливый. Не позволяет лишнего, нежен… Мне кажется, что я чувствую к нему то, чего не чувствовала никогда… — Да ты влюбилась! — завизжала Оксана, тут же прикрыв рот руками. — Прости, я просто… рада за тебя! Это ведь так чудесно, когда ты влюблён? — Наверное… — растерянно ответила Тюдемах, смотря в пол. Оксана покачала головой. — Наверное?! Да это же чудесно! Я думаю, ты должна быть счастлива. А знаешь, как бы я описала это чувство? — Тюдемах вопросительно посмотрела на знакомую. — Когда твои глаза горят от мысли о нём. Когда ты видишь его в своих снах… Тюдемах улыбнулась себе и Оксане. — Ты очень хорошая, Оксана. Мне кажется, что ты единственная, кто может понять меня. Скрасишь моё одиночество? Вместо ответа Оксана сжала руку новой подруги.
День прошёл настолько быстро, что Тюдемах буквально потеряла счёт времени, пока Гюльнихаль не отвела наложницу в хаммам. — Помойся и иди в свою комнату! — предупредила её калфа, прежде чем закрыть за Тюдемах двери. Девушка кивнула и, сев около одного из кранов, принялась намыливать кожу. Обмывая себя, она представляла эту ночь во всех деталях, и совершенно забыла о времени. И о том, что в баню может зайти любой посторонний. Её эйфория поглощала так глубоко, что она совсем утратила бдительность. Она не слышала тихих шагов человека, который хотел подкрасться к ней ближе, чтобы нанести смертельный удар в сердце… Вдруг рядом послышалась возня, и испуганная Тюдемах вскочила с места. Перед ней один из обыкновенных евнухов держал незнакомую ей девушку. Та вырывалась как могла, и в правой руке Тюдемах заметила длинный острый нож. Она поняла – им хотели убить её саму. — Хатун! Иди к выходу, быстро! — взревел евнух, силясь связать руки убийцы появившимся из ниоткуда шнурком. Повторять дважды не понадобилось: Тюдемах побежала к двери и, оказавшись за пределами хаммама, судорожно выдохнула. Через некоторое время евнух, как ни в чём ни бывало, вышел из бани и, завернув султанскую фаворитку в полотенце, учтиво спросил: — Ты не ранена, хатун? — девушка отрицательно помотала головой. — Слава Аллаху! Кто ты такая? — Я Тюдемах. Я фаворитка султана. — Хм-м. Я слышал от Сюмбюля-аги, что султан влюблён в тебя по уши, — протянул ага. — Ещё сказал мне, что ты жутко упрямая, — он замялся. — Меня зовут Умут-ага. Почему ты оказалась в бане одна? — Я иду к султану вечером. Кто хочет убить меня, Умут-ага? Что я сделала? — Я не знаю ни того, ни другого, Тюдемах-хатун. Но мы должны сообщить повелителю… — евнух хотел уже идти, но девушка остановила его. — Что такое, хатун? — Пожалуйста, не говори султану. Не хочу, чтобы он злился. — Но ведь… — Я люблю султана и детей хочу родить ему! — горячо воскликнула она. — Госпожой хочу стать. Помоги. — Чтобы стать госпожой, ты должна принять ислам, — строго сказал Умут-ага. — Неверная никогда не станет султаншей. Поэтому нужно для начала стать мусульманкой, да и к тому же, ты должна знать наш язык идеально. Но ты должна всё хорошенько обдумать… — Я уже подумала! Хочу ислам принять! — быстро ответила девушка. «Раз уж идти, то без остановок и колебаний!» — решила она для себя.
Вечер постепенно опускался на Стамбул и дворец Топкапы. Ташлык всё ещё был наполнен рабынями, собравшимися за столиками, ужиная. Даже обитательницы верхних комнат спустились вниз, чтобы разделить трапезу с подругами. Только в одних покоях фавориток не пусто: в них христианка в последний раз молилась, чтобы после забыть о прошлом веровании. — Пресвята мати Божа, молю тебе, дай сили протриматися… — Тюдемах сложила руки в молитвенном жесте, стоя на коленях перед маленьким серебряным крестиком. Это была её последняя молитва, и в этот раз она знает, чего просит. Перекрестившись три раза, она сжала крест. Затем поднялась с колен и подошла к камину. Огонь горел там ярко, и его жар чувствовался на лице. Она в последний раз поцеловала кусочек серебра, который был её проводником всю жизнь. Но с этого момента она больше не нуждается в нём. Занеся руку с крестом над пламенем, она расслабила ладонь. Крест упал в камин, постепенно покрываясь копотью. В скором времени от него не останется ничего, кроме сгустка почерневшего метала. «Я – Тюдемах. Моё прошлое забыто окончательно, оно сгорает вместе этим крестиком, который я раньше носила у самого сердца. Сгорают мои старые привязанности, и старые воспоминания, сгорает всё, что было Екатериной Вишневецкой, всё, что было Гюльбахар-хатун. Теперь я – Тюдемах, и я не сгорю в беспощадном пламени борьбы за любовь и власть! Сгорят те, кто преступит мне дорогу! Те, кто посягнут на мою любовь! И если у меня появятся враги, я утоплю их в собственных же слезах, сожгу в адском огне, уничтожу и сравняю с землёй. Ибо я – Тюдемах! Моя свобода начинается с борьбы за неё… и веры в себя. Я стану наследницей Роксоланы Хюррем. Передо мной ещё долгий путь, но я иду! Я стану властительницей трёх континентов и миллионов сердец!»
Мустафа не мог избавится от приятной дрожи и волнения перед приходом Тюдемах. В этот момент он не чувствовал себя падишахом Османской империи, а молоденьким юнцом, который будет с женщиной впервые. С трепетом в груди он ждал её, и сердце так билось, будто старалось вырваться наружу. Мустафа никогда не чувствовал такого ни с кем. Это ли называют любовью? Сильную, всепоглощающую, настоящую? — Повелитель, к вам Тюдемах-хатун, — оповестил стражник. — Проси! — на выдохе ответил султан. В следующую секунду в дверях появилась Тюдемах, одетая в белое платье. Никаких украшений, только её невинное ангельское подобие. Она учтиво поклонилась ему, не поднимая глаз. Мустафа подошёл к возлюбленной, поднимая её личико на себя. Она нежно улыбнулась ему, смотря прямо в глаза. — Моя Тюдемах… — Мустафа… — прошептала она в ответ. — Позволь просить тебя о милости… — Для тебя всё, что угодно! — он ласково обнял возлюбленную. Та трепетно прильнула к нему. — Я хочу смотреть на мир твоими глазами, — тихо говорила она. — Хочу видеть небесные светила как ты. Я хочу принять ислам. Мустафа замер в удивлении. Тюдемах необычайно удивила его этим неожиданным желанием, и он спросил в ответ: — Ты искренне этого хочешь? — Моя душа этого хочет. Могу ли я противится? Султан улыбнулся. Возможно, в этот момент его наполняла гордость за любимую, или он был просто счастлив из-за того, что она станет одной веры с ним? Мустафа не знал, и даже не задумывался над этим. Но зачем – она ведь хочет от чистого сердца. Да и как мусульманин, это честь для него, в этом проявится его заслуга пред Аллахом. Посадив возлюбленную перед собой на подушки, падишах достал большой палантин – такой, что полностью закутал хрупкое тело Тюдемах, оставив видным только лицо. — Теперь повторяй за мной, — он сел напротив неё, бережно держа за руки. Мустафа говорил клятвы принятия ислама, и она повторяла слова за ним, пытаясь чётко выговорить каждое слово. Было видно, как она сосредоточена, как хочет осуществить то, о чём просила. И в этом она прелестна. А затем он рассказывал ей об обычаях мусульман, затрагивая разные темы: когда и как молится, когда праздники и что делать в их время. Говорил много о чём – сам уже не помнил. Читал ли стихи, восхищаясь красотой и душой? Как долго он смотрел её в глаза – влюблённые, чистые глаза? Утро настало слишком скоро.
Тюдемах шла по коридору, едва не подпрыгивая от радости. Она не могла поверить своему счастью, это словно сон. Сладкий, добрый и самый лучший сон в её жизни! Хотелось кружиться на месте, смеяться и кричать от этого чудесного чувства. Она вспоминала Мустафу, его глаза, что с такой любовью и гордостью взирали на неё. Сердце переполнялось красивыми и незабываемыми эмоциями, она никогда такого не чувствовала! Это любовь? — Тюдемах-хатун! Подойди! Резкий голос Фидан-хатун вывел девушку из эйфории. Тюдемах присела в поклоне перед женщиной, бросив взгляд в конец коридора – там стояла Фатьма-султан. Она сверлила фаворитку гордым и таким противным взглядом, что та невольно скривилась. Фидан дёрнула девушку за плечо. — Эй! Госпожа зовёт тебя в свои покои. — Госпожа часто зовёт меня в свои покои. Она тоже влюбилась в меня? — не удержалась от насмешки Тюдемах, за что мигом получила оплеуху. — Думай, что говоришь, не то язык тебе вырву! Ступай за мной! — прикрикнула Фидан-хатун, идя за своей госпожой. Делать нечего – пришлось повиноваться, и Тюдемах засеменила в гости к Фатьме-султан. Оказавшись там снова, фаворитка остановилась на том месте, где стояла в последний раз. Но сегодня она рассматривала Фатьму: её оранжевое платье и драгоценности на шее и в волосах. Эту султаншу можно было бы назвать красавицей, если бы не её глаза. Они наполнены злобой, и даже если Фатьма этого не показывала, глубоко там поселилась досада. — Что же, Екатерина, поздравляю тебя: тебе удалось привлечь внимание падишаха, — начала Фатьма. — Но не спеши радоваться: как только повелитель уйдёт в поход, тебя мигом вышвырнут из этого дворца. Можешь не надеяться на большее, чем одна ночь, — она поднялась с дивана, став впритык к Тюдемах. — А знаешь, почему? Потому что я – та самая женщина, которую любит падишах! — Госпожа не знает, но я была у султана в эту ночь, — язвительно ответила Тюдемах. — Вы думали, что я умру в хаммаме. Но я тут, перед вами. — Заткнись! Ты – лишь ничтожная рабыня! А я ношу под сердцем ещё одного шехзаде повелителя! — А вдруг родиться девочка? Что тогда? — Тюдемах слабо усмехнулась, глядя на перекошенное лицо Фатьмы. — А когда-нибудь я рожу мальчика! — воскликнула фаворитка, гордо подняв голову. — У меня будут только мальчики. А вас султан не зовёт в покои – не любит вас султан. Даже не обед не зовёт. Фатьма-султан коротко кивнула Фидан-хатун и та вышла, крепко закрыв за собой двери. Звонкая пощёчина обожгла щеку Тюдемах. Та опустилась на пол от боли и силы удара, но долго она не лежала – Фатьма подняла девушку за волосы, повернув лицо к себе. Последовал ещё один удар, и ещё, и ещё. Тюдемах не собиралась сопротивляться, пока не почувствовала металлический вкус крови на губах. — Ты ничтожество! Ты дрянь! Как смеешь говорить это мне, матери шехзаде! Да я тебя уничтожу, от тебя и мокрого места не останется! — Фатьма ещё раз дёрнула девушку за волосы будто бы для закрепления результата. Тюдемах тихо вскрикнула от боли, а на глаза застелили давно наворачивающиеся слёзы. Но она решила не стонать от боли и унижения – этого удовольствия Фатьма не получит. Тюдемах лишь закусила разбитую губу, не издав ни звука больше. — Ну, хватит, — тихо бросила султанша. Она схватила лежащую на полу Тюдемах за руку, потащив к двери, норовя вывихнуть девушке руку. — Фидан! — калфа влетела в покои, испугано смотря на свою госпожу и юную фаворитку. Султанша буквально швырнула девушку в ноги калфы. — Запри её в подвале, да так, чтобы никто не знал! Пусть сгниёт там! Дважды говорить не надо было – Фидан-хатун также резко подняла Тюдемах и повела из покоев султанши вниз – в холодную, сырую темницу. — Доигралась? Теперь расплатишься за свою дерзость. Ох, какая же ты бестолковая… — тихо говорила Фидан, силком ведя фаворитку в подземелье. Девушка не ответила, только слабо пошевелила языком – из разбитой губы сочилась кровь, мягкая кожа опухла. Тюдемах не помнила, как дошла до своей камеры – Фидан втолкнула её туда, и девушка просто лежала на полу. — Вечером принесу тебе воды, — произнесла калфа. — Подумай над тем, что сказала госпоже. Как одумаешься, скажи мне – попросишь у Фатьмы-султан прощения, и снова вернёшься на веранду… — Нет, я не извинюсь… не перед ней… — тихим шёпотом ответила Тюдемах. Но Фидан её не слышала, и, пожав плечами, удалилась. Как только шаги стихли, девушка повернула голову в сторону лестницы. Сдавлено вздохнув, она отползла к стене и, свернувшись калачиком, тихо всхлипнула. Как же её унизили, втоптали в самую грязь! «Надо было слушать Хюррем-султан. Я должна была быть умнее». Тюдемах вытерла слёзы и поднялась на ноги. А вдруг в этих камерах есть какой-то тайный проход, который поможет ей выбраться? Девушка принялась шарить руками по стенам, отчаянно ища выход. Но обойдя камеру четыре раза, она так ничего и не нашла. Тут осознание безнадёжности положения накрыло её с головой, и слёзы полились из глаз непроизвольным потоком. Она проиграла этот бой. Но война только началась.
Охота оказалась прекрасным времяпровождением для султана, особенно в компании братьев и соратников. Кроме того, Мустафа ведь знал волнения братьев насчёт отменённого закона Фатиха, и думал, что им всем нужно немного развеяться – последний месяц оказался тяжёлым. В этот вечер они всё же смогли настигнуть желанную дичь – стройную косулю, за которой следили и гнались очень долго – почти десять дней! Мустафа был рад смотреть, как Селим и Баязид натягивают тетиву своих луков, улыбаясь своей удаче. В этот раз султан решил отдать право главных охотников братьям, и ничуть не разочаровался в них и своём решении. Войдя в свои покои во дворце Эдирне, султан буквально рухнул на диван от усталости. Мысли потянулись к самому желанному на свете – к его Тюдемах. «Похоже, я и в правду влюбился…» Подняв голову, султан вдруг заметил маленький свёрток, что лежал на столике. Мужчина улыбнулся – вдруг матушка или кто-то из наложниц прислал записку, где сообщали о делах во дворце? Или Тюдемах как-нибудь умудрилась передать ему письмо через Сюмбюля? Мустафа подошёл к столу, любовно разворачивая бумагу. И он увидел только одну фразу. — Убей мальчишку… — тихо прочитал падишах. Медленно сжав клочок бумаги в кулаке, султан подошёл к двери. — Позовите Ташлыджалы…
Через минуту хранитель покоев был у султана. Тот стоял посреди комнаты, и, не моргая, смотрел в огонь камина. Яхья поклонился. — Повелитель… Что случилось? Вы в порядке? Несколько секунд падишах молчал, но затем повернулся и с укором посмотрел на бея. — Ты отвечаешь за мои покои, Ташлыджалы. Никто не должен спокойно входить в них или хозяйничать без твоего ведома. — Конечно, повелитель… — Тогда как это оказалось здесь? — Мустафа протянул Яхье небольшой свёрток, на котором бей прочитал: «Убей мальчишку». — Как оно попало сюда? Кто сделал это? — повысил голос султан. — Повелитель, мне не хотелось вам этого говорить, но… — Что «но»? Говори, как есть! — Недавно я узнал, что янычары замышляют бунт против вас. Они будут требовать казни ваших братьев… — Хм-м… Янычары считают, что я слишком слаб, чтобы убить моих младших братьев. В их глазах во мне живёт мальчик, которого нужно убить… — Они не посмеют, повелитель… Мустафа ничего не ответил, только тяжело вздохнул и продолжил пристально всматриваться в пламя, будто там он найдёт ответы. Падишах думал, и только Бог знал, какие мысли были в его голове. — Вели собираться, Ташлыджалы. Завтра на рассвете мы возвращаемся в Стамбул.
Сумерки почти полностью поглотили Топкапы, и в коридорах и ташлыке начали зажигать факелы и светильники. Сюмбюль-ага вошёл на веранду наложниц и, вытянув шею, стал искать одну очень упрямую и любопытную особу. — Что случилось, Сюмбюль-ага? — резко прозвучавший голос Афифе-хатун напугал евнуха. Тот подскочил на месте, схватившись за сердце. — Бисмилях хирахмани рахим! Не пугайте так, Афифе-хатун, ради Аллаха! — Да говори уже, что ты раскудахтался! — нахмурилась старушка. — Я Тюдемах-хатун ищу. Повелитель приказал её позвать прямо сейчас. Хазнадер удивлённо пожала плечами. — Её не видно вот уже много дней. Может, случилось что? — Как же! Эта девчонка, наверняка, в комнате заперлась, и с кухни Умут-ага ей еду таскает! — выдвинул теорию Сюмбюль. — Так и знал, что этому шайтану доверять нельзя, ай! — Надо проверить, где она. Иначе не сносить нам головы, так и знай! — хазнадер двинулась к лестнице, что вела на этаж фавориток, и евнух посеменил за ней. Добравшись до покоев, хазнадер постучала в дверь три раза. — Тюдемах-хатун! Открывай! Краем глаза Сюмбюль заметил, как другие девушки с интересом смотрели на происходящее сверху. — А ну, разошлись! Занимайтесь своими делами, и чтобы ни звуку! А двери комнаты Тюдемах никак не открывалась, оттуда даже не слышались никакие звуки. Афифе-хатун испуганно посмотрела на Сюмбюля, который уже начинал паниковать. — Ай, Аллах, что теперь будет! Повелитель с меня кожу сдерёт заживо! — Да не кричи ты! Вот что – иди к Хюррем-султан, говори как есть, а я что-то придумаю. — Госпожа меня заживо похоронить прикажет… — испуганно начал евнух, но под грозным взглядом Афифе-хатун кивнул и мелкими шажками двинулся к покоям валиде-султан.
Назлы ритмично массировала виски своей госпожи, а та устало смотрела на портрет Сулеймана, чуть прикрыв глаза. Лука умел рисовать, и смог передать все черты покойного султана. Он казался слишком реалистичным, и, казалось, мог в любую секунду сойти с холста. Хюррем готовилась ко сну, и по новой привычке всегда рассматривала картину, на котором изображён её муж. И каждый раз она чувствовала что-то разное: радость от воспоминаний, тоску, и скорбь, и много другого. Вдруг дверь открылась, и вошёл Сюмбюль-ага, учтиво поклонился госпоже и замер на месте. Хюррем кивнула, и Назлы вышла из комнаты. — Говори, Сюмбюль. Что нового в гареме? Как девушки? Как мой сын? — Слава Аллаху, с повелителем всё хорошо. Но… — Что «но»? — Хюррем с ожиданием посмотрела на агу. — Повелитель позвал к себе Тюдемах-хатун… вы её Гюльбахар нарекли, — пояснил он, когда султанша непонимающе приподняла бровь. — Так вот… она пропала. — Как пропала? О чём ты говоришь, Сюмбюль? — валиде-султан вскочила с тахты, подойдя к евнуху впритык. — Кто посмел покуситься на гарем моего сына? — Я не знаю, госпожа… — Приведи ко мне всех, кто в последний раз видел девушку! — повысила голос султанша. — Сообщи повелителю! Если надо будет, на уши весь гарем поставлю! Найдите девушку, где бы она ни была! Быстро! Сюмбюль попятился к выходу, а Хюррем рухнула на тахту, приложив руки к вискам. Да, сегодня её ждёт весёлая ночка…
Умут-ага обшарил уже все закоулки гарема, но нигде не смог найти Тюдемах. Евнух волновался за свою юную подругу: она была любопытной, не лишённой здравого смысла и соображения, но неопытна и немного наивна. Она только начинала пробивать свой путь к власти, и могла вляпаться в любую неприятную историю. И это случилось раньше, чем Умут мог предположить. — Не нашёл? — Гюльнихаль-калфа стояла рядом, высоко держа лампу. Евнух пожал плечами. — Как под землю провалилась! — Под землю, говоришь… а ты в темнице смотрел? — Нет. Кому придёт в голову бросить фаворитку султана в подземелье? — Тому, кто её ненавидит. Ладно, идём в подвал – вероятно, она там… Придя к гаремной темнице, Умут немного поёжился: в этом месяце здесь холодно, и лёгко можно подхватить какую-нибудь болезнь. — Вот она! Ай, Аллах, кто с ней это сделал? — запричитала Гюльнихаль, токая одного из стражников. — Давай, открывай! Валиде-султан приказала её выпустить! Стражник молча впустил служителей гарема в камеру, и перед Умутом открылась ужасная картина: Тюдемах без чувств лежала под стеной, свернувшись калачиком. Евнух тут же взял девушку на руки и буквально ужаснулся: побледневшее лицо местами опухло и покрылось синяками, волосы грязные и растрёпанные. Её лихорадило и трясло – она заболела от такого долго времени, проведённого в холоде и сырости. — Нужно показать её лекарям. — Ты из ума выжил?! — Гюльнихаль схватила его за руку. — Мы никому не скажем. Только Хюррем-султан будет знать. — А повелитель? — Зачем беспокоить его в такое время? — калфа пожала плечами, пропуская евнуха с наложницей на руках вперёд. — Приведём к нему другую девушку. — Но султан приказывал привести Тюдемах! — удивился евнух, чуть не уронив бедную девушку. — Значит, скажем, что она нездорова! Это окупится, — махнула рукой калфа. — Не думаю…
Сюмбюль не хотел идти к покоям повелителя – он хорошо помнил, какой скандал устроил покойный султан Сулейман, когда Хюррем побили, и та не явилась к нему на хальвет. А Мустафа был жутко похож на отца. Так что ага готовился к гневу молодого падишаха, в глубине души паникуя. — Повелитель… — поклонился евнух. Султан обернулся к нему. — Сюмбюль-ага? Где Тюдемах? — Тюдемах-хатун нездоровится, повелитель… — начал евнух, но не успел даже закончить фразу – падишах мигом вышел из покоев. Ага понял, куда тот мчался – в покои фавориток, где жила Тюдемах. Бедному Сюмбюлю не оставалось ничего, кроме как бежать за ним. — Ай, Аллах! Горе мне, горе! — тихо причитал евнух, пытаясь догнать султана. Когда ага всё же догнал Мустафу, тот уже был в покоях фаворитки. Не решившись заходить внутрь, Сюмбюль остановился на входе, наблюдая за парочкой. Он видел, как нежно султан гладил свою любимицу по белым волосам, как трогательно держит бессознательную девушку за руку. Падишах стоял на коленях около ложа девушки, шепча слова любви и с надеждой глядя на её бледное лицо. Никогда ещё Сюмбюль-ага не видел такого взгляда как этот. Сюмбюль видел любовь Сулеймана и Хюррем, и она была жаркой и страстной, как огонь, сжигающая все преграды на пути. Любовь Сулеймана и Хюррем была великолепной и яркой. Но любовь Мустафы и Тюдемах как вода – спокойная и нежная, не терпящая резкости. Любовь Мустафы и Тюдемах, она другая – её трудно понять, не все могут её постигнуть и трудно представить, что эти влюблённые сделают ради своей любви. И всякая любовь имеет свою цену.
Афифе-хатун вбежала в покои валиде-султан очень скоро после начала поисков. Хюррем тут же подорвалась с тахты, жаждая услышать новости. — Ну? Вы нашли девушку? Слуг опросили? — Слава Аллаху, она нашлась, госпожа! — с явным облегчением произнесла хазнадер. — Но вот только бедняжку всю трясёт, а лицо! Кто-то побил её, а потом бросил в подвал! Слуги сказали, что её притащила вниз Фидан-хатун! Хюррем тут же поняла, чьих рук это дело. — Утром мне нужно видеть девушку. А сейчас нанесу визит моей любимой невестке… Не обратив более внимания на бедную Афифе, Хюррем быстрым шагом направилась к покоям Фатьмы. Как же она была зла! Слишком сильно расслабилась, вот теперь эта недо-госпожа творит свои грязные делишки под носом у валиде-султан! Фатьма как раз укладывала Сулеймана спать, когда Хюррем вошла в её покои. Увидев бабушку, шехзаде бросился ей в объятия. — Бабушка! — Здравствуй, мой милый львёнок, — валиде-султан обняла мальчика в ответ, продолжая сверлить пустым взглядом Фатьму, которая уже стояла перед ней. Старшая султанша кивнула Фидан. — Уведи шехзаде. Как только Сулейман оказался вне поля зрения Хюррем, та перестала себя сдерживать – от мощного удара по щеке Фатьма осела на пол. Валиде-султан тут же сжала кулаки, состроив гримасу отвращения при виде наложницы. — Встань. — Госпожа… — Закрой рот, — она подождала, пока Фатьма поднимется. — Напомни мне – кто ты такая? — Я рабыня, подарившая вашему сыну наследника. — Вот именно. Ты такая же рабыня, как и та, которую ты приказала запереть в темнице. Лишь наличие сына и титул отличает тебя от неё, — Хюррем положила руку на шею наложницу, чувствуя напряжение последней. — Думаешь, я всё забыла? Забыла, как ты ворвалась в мои покои и сунула факел в моё лицо? Так вот, я помню это. Помни и ты. — Госпожа, она грубо говорила со мной… оскорбила меня! Я же мать шехзаде! — Фатьма захлёбывалась своими слезами, но Хюррем жестом приказала ей прекратить. — Хватит. Более не смей приближаться к Тюдемах на расстояние пушечного выстрела. Иначе поплатишься очень дорого. И тем более не смей допускать таких оплошностей, или я с радостью отправлю тебя в дворец плача. Уяснила? — Д-да, госпожа… Не посмотрев даже на плачущую наложницу, Хюррем-султан ушла к себе.
Утро принесло с собой такой долгожданный солнечный свет и подобие тепла впервые за четыре месяца. Хюррем-султан проснулась рано и в хорошем настроении – впервые за последние полтора месяца. Всё прошло так, как и было положено – после умывания султанша одела одно из самых красивых своих платьев. — Госпожа, доброе утро! — поприветствовал валиде-султан Сюмбюль-ага. Та улыбнулась в ответ. — Оно и в правду доброе. Мои дети уже проснулись? — Да, госпожа. — Хорошо. Назлы! — служанка вошла в покои. — Прикажи накрыть большой завтрак. Я хочу позавтракать со своими детьми и внуками. И повелителя пригласите. Служанка поклонилась и убежала на кухню. Хюррем глубоко вдохнула – ах, она правда была в хорошем расположении духа. Но тут одно дело дало о себе знать – Сюмбюль напомнил. — Госпожа, вы хотели прийти к Тюдемах-хатун с утра… — Ах. Да. Тогда не будем терять времени, Сюмбюль. Госпожа вышла из своих покоев, наблюдая с балкончика за девушками в ташлыке. Одна из них обеспокоено расспрашивала служителей о чём-то. Хюррем подозвала Сюмбюля. — Кто она? — Оксана-хатун, госпожа. Подруга Тюдемах, вечно о ней спрашивает. — Хм-м… мне она кого-то напоминает. Да и вся эта ситуация была Хюррем чем-то знакома. Словно она возвращается в прошлое, но теперь смотрит на всё по-другому. Может, с высоты опыта и прожитых лет она начинает вспоминать женщину, которая повлияла на её жизнь так, как никто другой, за исключением Сулеймана. Может, она сама теперь похожа на ту женщину? Хюррем вспоминала валиде Хавсу-султан с уважением, хотя она в своё время хорошо попортила жизнь хасеки-султан. Сколько Хюррем натерпелась от свекрови, пока та не поняла, что хасеки действительно любит Сулеймана. Увы, но даже на смертном одре Хавса-султан продолжала ненавидеть Хюррем где-то в глубине души. Она так и не поняла любви султана и его жены, умерев в недоверии. Добравшись до комнат фавориток, Хюррем вошла в ту, где лежала её юная ставленница. Женщина присела рядом с постелью больной и приложила руку ко лбу – жар немного спал, но она всё равно горела словно изнутри. — Бедная девочка… один Аллах знает, что тебе предстоит вытерпеть… Вдруг Тюдемах содрогнулась всем телом, и слабо пошевелила губами. — Клянусь… Аллахом… я… я всё стерплю…
Источник статьи: http://ficbook.net/readfic/8710721/22247092
