Родители в деревенской бане баней

Как мы в баню ходили

У меня есть двоюродная бабушка. Ее зовут тетя Галя. Она живет в Ульяновске и пишет нам письма. Самые настоящие, в бумажных конвертах, которые по почте приходят.
А однажды почтальонша принесла, вместо письма, телеграмму. Ее прислал тети Галин сосед. Он сообщал, что тетя Галя не на шутку расхворалась и очень просит нас приехать.
Вечером, на домашнем совете было решено, что поедем мы с мамой. Получалось две недели. Это время мы собирались провести на даче до отъезда всей семьей на море. Но поездка в Ульяновск показалась мне куда круче! И еще я мечтала увидеть реку Волгу, на которой никогда не была.
И вот мы в Ульяновске! Переезжаем мост через Волгу и оказываемся в «Заволжье». Едем в такси по тихим, после московского шума и грохота, зеленым улочкам. Потом сворачиваем в переулок, где все-все дома деревянные и одноэтажные! Ну вот и наш! Дом номер семь.
Открываем скрипучую голубую калитку и оказываемся в самом настоящем . огороде! Потому что весь просторный дворик, примыкающий к длинному одноэтажному деревянному дому, оказался засажен овощами и фруктами. Под резными листиками алела клубника, тянулись, желтея цветами и зеленея пупырчатыми плодами, огуречные плети. На толстых стеблях висели такие огромные поспевающие помидоры, каких я в жизни не видела.
А посередине всего этого разноцветного великолепия стоял седой человек с корзинкой, наполовину наполненной клубникой, и очень внимательно на нас смотрел.
— Здравствуйте, Константин Иванович! — заулыбалась мама. — Гостей ждете?
И тут этот Константин Иванович так обрадовался, что даже лукошко свое из рук выронил и побежал к нам прямо по грядкам!
— Как хорошо, что вы приехали! А мы и не надеялись! Ты уж прости меня, деточка, за обман. Но ведь Галюне нынче семьдесят исполняется.
— Значит она не больна? — расцеловав забавного старикана, спросила мама. — Это самое замечательное известие! Так когда юбилей?
— Сегодня!
— Ох, а мы без подарка!
И мама тут же приняла решение:
— Так, я еду за подарком. А ты, Даша, здесь останешься. Осмотрись, передохни. Радость-то какая! Я уж горевать собралась, а попала на торжество!
Она поставила вещи возле крылечка и немедленно умчалась за покупками. А Константин Иванович взял наши сумки и пошел с ними в дом. Я следом за ним пошла.
Внутри дома было прохладно и вкусно пахло пирогами. После солнечного света я сразу рассмотреть ничего не могла.
— Галя! Галя! — забасил мой спутник. — Смотри, кого я тебе привел!
— Неужели наши москвичи выбрались? — ответил ему певучий и какой-то очень молодой голос. И откуда-то из полутьмы выкатилась кругленькая, как мячик, женщина.
— Ой Дашенька, иди к свету, я на тебя полюбуюсь! А где мама?
Она подхватила меня животом и буквально внесла в просторную комнату с большим окном, на котором висели, вышитые крестиком, занавески. Еще в комнате возвышалась огромная, как батут, кровать. На ней лежала гора подушечек — от большой до совсем крохотной. В углу темнел комод, застеленный вышитой салфеткой,и уставленный множеством всяких фарфоровых статуэток. Такая же скатерть покрывала стол, на котором красовалась хрустальная ваза с ромашками.
Сроду я таких комнат не видела. Я смотрела на батутовую кровать и с трудом сдерживала желание немедленно на ней попрыгать. У меня даже какое-то повышенное слюноотделение началось.
Бабушка Галя истолковала это по-своему.
— Хочешь кушать? — спросила она.
Я машинально кивнула.
Она тут же вручила мне полотенце, велев вымыть руки и придти на кухню.
После этого бабушка схватила в охапку веселого деда Костю и куда-то его помчала.
Стараясь не смотреть на кровать, я достала из сумки мочалку, шампунь, гели и отправилась искать ванную.
В полутемном коридорчике виднелось несколько дверей.
Туалет нашелся сразу. За другой дверью скрывалось помещеньице с краном. В нем стоял тазик с замоченным бельем. За третьей дверью была еще одна комната. Там, завернутая в клетчатый плед, дремала древняя старушка, которая испуганно на меня посмотрела.
— Ты кто?
— Я — Даша. Вы не подскажете, где найти ванну?
— Здравствуй, Дашенька, — успокоилась старушка.- Я — соседка твоей бабушки. Можешь звать меня тетя Наташа. А ванной у нас нет, деточка. Раз в неделю мы все вместе ходим мыться в баню. Ты когда-нибудь была в бане?
— В сауне.
— Сауна — это не баня! — Решительно сказала старушка. — Я тебя про настоящую русскую спрашиваю — с парилкой, с березовым веником! В такой была?
— В такой нет.
— А еще некоторые утверждают, что современного ребенка чем-нибудь удивить трудно. Решено. Идем в баню!
— Когда?
— Прямо сейчас соберемся и пойдем. И бабушку Галю захватим, чтобы она свой юбилей чистенькой встретила.
Бабулька расцвела прямо на глазах! А ведь еще пять минут назад мне казалось, что она глаза с трудом открывает.
— Дашенька! Даша! Ты куда запропастилась? — послышался голос бабушки Гали.
— Я здесь.
— Я ее жду, все разогрела, а она в гости пошла, оказывается!
— Галя! Мы с Дашей уже обо всем договорились. Собирай вещи и айда в баньку, попаримся.
— Но мы ж по вторникам ходим, а нынче четверг.
— Ей с дороги грязь с себя смыть — в самый раз!
— Так готовиться к юбилею надо!
— Юбилей надо чистой встретить. Даю на сборы десять минут!
Я, наконец, отвела глаза от тети-бабушки Наташи и тут же уперлась в ее старую фотографию, висящую на стене. Там она была сфотографирована во весь рост в непонятной форме.
— Так раньше милиционеры выглядели, — пояснила бабушкина соседка — Я двадцать пять лет в медвытрезвителе проработала.
. Баня оказалась совсем недалеко. Мы минут пятнадцать шли по тенистым, зеленым улицам, казавшимся после грохочущей Москвы, тихими и уютными, и остановились перед каменным зданием песочного цвета.
Пока бабушка Галя покупала в окошке билеты, я смотрела по сторонам. В центре, у стойки загорелый дядька в несвежем белом халате и помятом колпаке, под которым угадывалась блестящая лысина, разливал пиво. Видимо, очередной «сеанс» только что закончился, потому что народу тусовалось много. И волосы у всех были мокрые, а лица красные. Почти все что-то говорили друг другу, некоторые спорили из-за мест за столиками. Другие и вовсе пили стоя, предварительно чокнувшись кружками.
Еще я заметила, что мужчины выходили из двери на правой стороне, покрашенной в ярко-голубой цвет, на которой висела табличка с силуэтом полуобнаженного атлета.
А женщины появлялись из двери, расположенной ровно напротив, но выкрашенной уже в ярко-розовый цвет. Вместо дамского силуэта там от руки была намалевана жирная и черная буква «Ж».
— Нам сюда!, — скомандовала тетбаб Наташа. И мы вступили на территорию за розовой дверью. Потом куда-то свернули, отдернули плотные занавески и очутились в унылом помещении плотно заставленном скамейками с одной спинкой и двумя сидениями с разных сторон.
Пока я размышляла, что это может быть такое, бабушка Галя уже сидела на одной половине такой скамейки. А напротив ее раздевалась длинноволосая женщина с мальчиком лет семи.
Она совсем разделась! Догола! И стала торопить мальчика, который постоянно косился в мою сторону и упирался, когда она стаскивала с него трусы.
Я сделала вид, что ничего такого не происходит и тут же попала глазами в нескольких совершенно обнаженных тетенек с вениками в руках.
— Это баня для нудистов?
В ответ тетбаб Наташа возмутилась.
— Каких-таких нудистов? Это ты все стоишь и нудишь, вместо того, чтобы раздеваться.
Я повернулась и увидела, что бабушка Галя и ее соседка уже все с себя сняли и смотрят на меня.
— Раздевайся!
Я подумала и стянула платье. И сказала:
— Все! пойду мыться так!
— Над тобой будут смеяться, — сообщила тетбаб Наташа.
А я стояла и думала о том, что где-то слышала, что в бане все равны. А все были, наоборот, совсем. Ну совсем не равны! и какие-то не такие.
В одежде бабушка Галя выглядела похожей на пончик. А сейчас я увидела, что у нее большой отвислый живот и длинные груди. А еще на ногах — переплетения вен. А тетбаб Наташа, которая мне сначала показалась стройной, выглядела, как огурец на тонких ножках с тонкими ручками. Совсем, как в стишке: «Палки, палки, огуречик — вот и вышел человечек!»
Но тут в зал вошла женщина, при виде которой я обалдела от восторга. Она была в белых брюках и какой-то кофточке, на которой не задерживался взгляд, потому что ноги у нее имелись ноги такой длины, про которые говорят «от шеи». Она села и стала раздеваться, а я глаз от нее отвести не могла! А, когда она осталась обнаженной, я обалдела во второй раз, разглядывая кургузое короткое тело на длинных жилистых ногах. Настоящая женщина-паук! Неужели мужчинам нравятся пауки?
— Перестань пялиться на посторонних людей! Это неприлично! — Зашипела мне в ухо Тебаша (так я про себя уже окрестила тетбаб Наташу).
Я не очень поняла, почему голыми расхаживать прилично, а смотреть — верх невоспитанности, но спорить не стала. Но подумала, что надо у папы поинтересоваться — нравятся ли ему пауки?
Мне дали два веника и шапочку, бывшую мужскую, у которой отрезали поля. И мы вошли в зал, в котором стоял густой белый и горячий туман. Такой густой, что я невольно в нем задохнулась. К тому же пол, по которому текла мыльная вода, оказался ужасно скользким. Я рванула назад. Но бабушка Галя крепко взяла меня за руку, и мы стали искать свободное место и ничейные пустые тазики, которые почему-то назывались шайками.
— Давай, потри мне спинку!, — попросила тетбаб Наташа. — И уперлась двумя руками в каменную скамейку. — Мочалка в шайке!
Я достала ужасно горячую, лохматую мочалку и стала искать глазами гель.
— Ну! Что ты там застряла?
— Гель ищу.
— Гелем дома помоешься. Мылом намыль!
Я намылила эту странную мочалку большим куском мыла и стала старательно мыть тебашину спину.
— Ты что! Не своими руками мылишь?
— Своими.
— Так токо кошку чужую гладют. Шибче три. До красноты! До скрипу!
Я разозлилась ужасно. И стала тереть шибче. Настолько шибче, что уже через минуту ее спина стала красной, как у вареного рака.
Мне казалось, что кожа на этой спине сейчас треснет.
— Ох и хорошо, — закричала хозяйка спины.- От молодчинка! Давай и я тебе потру!
— Нет — завопила я.
— Согласна! Сначала в парилку!
Она напялила мне на голову шапо из шляпы и как-то быстренько втолкнула еще куда-то, где дышать было ну совсем невозможно!
— Поддайте-ка парку! — крикнул кто-то прямо над головой.
В ответ что-зашипело, а дышать стало просто невмоготу.
Сквозь этот горячий туман я с трудом разглядела полки, на которых, свесив босые ноги, как в аттракционе, сидели люди. Только уже не красные. А малиново-бордовые. Некоторые хлопали себя вениками по плечам и спине.
— Лезь сюда! Помогите ребенку!
Но я от них увернулась и поскользнувшись на полу босыми ногами, выплеснулась в обычный зал. Здесь теперь показалось прохладно и приятно. А прямо напротив двери были души! Нормальные человеческие души! И под ними никто не мылся, а все плескались в своих тазиках-шайках!
Возле нашей полки никого не было. Наверно, баба Галя тоже пошла париться. Я взяла свой пакет с гелем и шампунем, и помчалась под теплую струю воды.
День удался! Правда обратно пришлось идти в мокрых трусах. Но солнце припекало изрядно, и я быстро высохла.
Две недели промчались незаметно. Мыться мы с мамой теперь ходили в квартиру к ее подруге, где была ванна. В баню я больше не пошла. И Тебаша по этому поводу сильно огорчалась и даже сделала вывод, «что настоящие русские люди уже повыродились. А в Москве то уж точно».

Читайте также:  Искрогаситель для дымохода для бани

Источник статьи: http://proza.ru/2010/06/12/937

БАНЯ деревенские рассказы

Суббота. Каждую субботу Степан Иванович топил баню. Весь день управлялся по хозяйству, помогал жене. Сегодня с утра почистил в клетках у нутрий, навоз аккуратно сложил в кучу. Получился красивый конус.
Зимой темнеет рано, поэтому Степан Иванович затопил баньку пораньше, прибрался в комнате отдыха, пополнил красивую бутылку самогоном, приготовил трёхлитровую банку вина и, конечно же, свои фирменные огурчики.
Погода тоже не подвела, очень кстати пошёл снег, а к вечеру опустился лёгкий морозец.
Придёт завсегдатай и любитель баньки, Петр Иванович – он единственный друг, с кем можно крепко попариться, выпить, да и поговорить по душам.
Ну, вот банька готова. Первой в баню, Степан Иванович отправил свою жену, Любашу, пусть попарится и идёт в дом, отдыхать, а то вечно всю беседу испортит. Ни крепкого слова не скажи при ней, ни выпей, да и вообще — нечего ей делать в мужской компании.
А вот и Петро Иванович пришёл. – Заходи Петя, Любаша моя только что пошла в дом.
— А ты что же с ней не ходишь в парную? Боишься, соблазнит? – улыбнулся Петр Иванович.
— Да шо ты, какой там соблазнит? Была бы девка лет эдак двадцати, тогда другое дело, можно было бы и поволноваться, а так…
— Он слышишь, Собака лает, никак идёт кто-то. Кого — то ждешь?
— Нет, ни кого.
Открылась входная дверь и в комнату отдыха ввалился Ромик. — Оооо! – воскликнул Ромик, — «дидЫ уже тут»! А я иду мимо вижу, банька топится. Дай думаю, зайду. Не прогоните? Интересно с вами поболтать, да послушать.
— Ага, в смысле самогону попить на халяву. — Не сдержался Петр Иванович.
— А те чё жалко?
— Да не, не жалко. Заходи, раздевайся. Париться то, будешь? — Спросил Степан Иванович. – А то может, «писяшку» накатишь да пойдёшь?
— Ну, если не прогоните, буду.
— Да куда ему париться? Он уже поддатый! А доктор Болотов говорит, что алкоголь, а так же секс с парной совмещать нельзя.
Ромик с удивлением окинул быстрым взглядом помещение, — ну секса, я вижу, у вас тут нету, а с парной я, как-нибудь, договорюсь. – Стал раздеваться и вдруг замер, как будь то, что вспомнил, — дед Стёп, а хочешь, я щас девок сюда приведу?
— Та иди ты со своими девками, замахал руками Петр Иванович!
— Ааа, боится! Ну ладно, ладно, я пошутил.
-Ну, ты Ромик пока готвся, а мы Петя пошли в парилку.
-Не, не дед Стёпа, я, я, первый! — возразил Ромик и, сбрасывая с ноги зацепившиеся штаны, бросился в парную.
Хорошо напарившийся вышел из бани на свежий воздух, Ромик с удовольствием наблюдал, как от него исходили клубы пара, как невесомые снежинки таяли, ложась на разгорячённую кожу.
Сделав несколько глубоких вдохов, его взгляд остановился на заснеженной куче. Подумал, — ай да дееед! Какой молодец! Такую снежную кучу нагрёб. Явно сам хотел в снегу изваляться после парной. Но первым, буду я.
Легким движением Ромик сбросил простыню и сделал короткий, но мощный разбег, подпрыгнул, на лету поджал ноги и «бомбочкой» сиганул в конус.
Навозная куча приняла Ромика в свои объятья. Под натиском ста тридцати килограммов живого веса, половина кучи разлетелась брызгами в разные стороны, как будто, её и не было.
Ошалевший от неожиданного поворота событий, Ромик сначала замер, сидя по пояс в навозной куче, потом попытался выбраться из неё. Куча не отпускала. Тогда Ромик проявил смекалку, лёг на спину и, сделав кувырок назад, скатился вниз, с трудом вытаскивая ноги. Ромик встал, в недоумении растопырил руки в стороны и повернулся лицом к бане.
На пороге стояли оба деда, держась за животы от смеха, неудержимо ржали.
Окатив Ромика двумя вёдрами воды, отправили его в душ отмываться, а сами зашли в парную.
Парились молча. Каждый думал, как ему казалось о своём, а на самом деле, думали об одном и том же. О юности, о молодости. Отхлестали друг друга веником, кряхтя и охая от жгучего пара.

Читайте также:  Подсматривали в женской бане

Каждый раз при встречах, Петр Иванович пытался признаться Степану, открыть свою не лёгкую тайну всей своей жизни, но никак не получалось, то момент не подходящий, то кто ни будь, мешал своим присутствием. Вот и сегодня хотел открыться, да Ромика чёрт принёс.
После третьего захода в парную, сели за стол.
— Ну, что друг мой старинный, давай по винцу. – Предложил Степан Иванович, как будто, подталкивая Петра Ивановича к откровенности, наливая вино в стаканы.
— «Друг» — еле слышно произнёс Пётр Иванович. – Глянул на Ромика, тот уже едва держал голову от выпитого, на халяву самогона. Хмель качал его со стороны в сторону, отвисла челюсть, и он, иногда открывал ничего не видящие глаза и хлопал ими, потом снова глаза закрывались.
— А знаешь, Стёпа, я ведь в молодости хотел тебя убить! – глянул на Степана, надеясь увидеть в его глазах удивление.
— Знаю Петя. Знаю.
От удивления Пётр Иванович чуть не упал со стула. – Как? Откуда? Я ведь ни кому… никто, ни сном, ни духом…!
— Анютка твоя, царство ей небесное, через пару месяцев после вашей свадьбы говорила со мной. Предупреждала, просила быть осторожнее, умоляла избегать с тобой ссор, скандалов. Да я и сам видел, как ты смотрел на меня, как увидишь, так в глазах бесы скачут. Улыбаешься мне, а глаза горят ненавистью. Так бы и разорвал в клочья. Не знаю, что тебя останавливало.
— Ты же знаешь, очень любил я твою Любашу. Впрочем, как и ты. Но она выбрала тебя. А Анютка любила меня, как она говорила, – «без памяти».
На твоей свадьбе, я заливал горе водкой. Кричал «Горько» громче всех, притворно веселился, не подавал виду, а что творилось в моей душе, только Анютка понимала, не давала шагу ступить, всё висла на мне, не отпускала от себя. А когда я набрался почти до беспамятства, увела меня домой. Там и была наша с ней первая брачная ночь. Ночь была сумасшедшей. Все свои чувства я изливал на Анютку, а грезил, думал, видел и был с Любашей. А когда приходил в себя и понимал, что со мной не Любаша, с остервенением, жестоко насиловал Анютку. Потом снова забывался и, задыхаясь от счастья, любил, ласкал и целовал Любашу.
Через неделю после твоей свадьбы, Анютка серьёзно поговорила со мной, о том, что Любаша замужем и ничего уже не изменить, что надо строить свою жизнь, свою семью. Я, недолго думая, предложил ей выйти за меня замуж, она, тут же не раздумывая, согласилась.
Пока был медовый месяц, как будто, чувства к Любаше притупились, улеглись, а когда отношения с Анюткой стали обыденными, не реализованная любовь к Любаше запылала с новой силой.
На работе забывался, даже шутил иногда, а как идти домой, так душа начинает выть, скулить, нет желания идти домой. Не потому, что там плохо, а потому, что идти надо не к Любаше.
Напивался до полу беспамятства и тогда едва плёлся домой. Когда ложился в постель в пьяном угаре, все ласки, поцелуи и нежности предназначались Любаше, а изливались на Анютку. По утрам не один раз замечал, что подушка её мокрая от слёз. Всё понимал и как побитая собака, не поднимая глаз, шёл на работу.
Вот тогда и пришла мне в голову мысль убить тебя Стёпа. Я сделал финский нож, отшлифовал его, наточил, он был острый как бритва. Я надеялся, что где ни — будь в безлюдном месте я тебя встречу и тогда всё случится.
Но однажды, в доме в присутствии Анюты нож выпал у меня из кармана. Ей хватило одного взгляда, что бы понять, что это за нож и для кого он. А сама робко улыбнулась и спросила – это для меня? Ты хочешь меня убить, Петя?
– Тьфу, на тебя! Типун тебе на язык! — сказал я и зыркнул на неё испепеляющим взглядом.
Она немного помолчала, стала серьёзной и тихо так сказала. — Ты думаешь, если его убьёшь, то она выйдет за тебя замуж? – Сделала паузу, — ты ошибаешься. Она возненавидит тебя. Его похоронят, тебя посадят и останутся одинокими две несчастные женщины. Она говорила не опровержимо правильные слова, она была права. Тогда я не вероятными усилиями запретил себе думать об убийстве, но нож ещё долго носил с собой. Зачем? Сам не знаю.
Но мне всё так, же не хотелось идти домой, я так, же напивался и так, же были жаркие ночи, как мне грезилось с Любашей и всё так, же поутру мокрые подушки от слёз Анюты.
Пётр Иванович умолк уронив голову на грудь, помолчал, что то, вспоминая, снова заговорил.
— Перед смертью Анюта попросила меня сесть рядом и выслушать, не перебивая. Она с трудом говорила, — «я любила тебя Петя всю жизнь, любила без памяти, жила только для тебя и детей. Хорошо, что они уже взрослые. Я не просто любила тебя, я боролась за свою любовь, за своё счастье и тем счастлива. Прости меня если я, что-то не так сделала». — Потом умолкла, как будто, уснула и тихонько умерла.
Только тогда я понял, что счастье моё было со мной рядом, я не видел его, не замечал, или не хотел. О чём я теперь очень горько сожалею, но теперь, то уж поздно.
Иногда она приходит ко мне во снах, такая же статная красивая как в юности, обнимает, ластится, любит меня, взгляд ласковый, нежный. А то вдруг так посмотрит, с таким укором, что жутко становится, и я от этого просыпаюсь. И ни кто мне уже не нужен, ничему я уже не рад. Всё прошло, перегорело, как будто, очнулся я от какого то — наваждения, или от тяжкого сна, а может Анютка освободила меня от этого наказания, унесла его с собой. Остались только воспоминания от тех жарких ночей. Гложет меня мой грех, а рядом со мною ни кого, только горечь, тоска, да печаль.
Вот так я загубил жизнь. Сгорела Анюта в огне безответной любви. Троих детей мне воспитала. Они уже самостоятельные, разъехались кто куда. Вот такая на мне теперь тяжёлая ноша, друг. Хотел тебя убить, а убил своё счастье.
— Давай помянем Анютку. Красивая была, добрая, кроткая и тебя дурака любила. Не знаю только за что? – наливая стаканы, предложил Степан Иванович.
— Давай. – согласился Пётр Иванович и добавил, — «имеем, не храним – потерявши плачем»!

Читайте также:  Санитарно гигиенические требования к сауне и бане

Р.S.
буду благодарен за профессиональные и объективные отзывы.

Источник статьи: http://proza.ru/2020/05/21/1825

Оцените статью
Про баню