Баня. Странная деревенская история в которую трудно поверить
Слушайте или читайте странную деревенскую историю, в которую трудно поверить.
Сам я городской, родился и вырос в небольшом городке, а вот жена у меня деревенская. Ну а чего, удобно. Никакой дачи не надо. Зимой мы с ней живём в моей квартире, оставшейся по наследству от родителей, а летом в деревне. Родители у жены живы слава Богу, и живут в добротном, теплом доме. И хозяйство у них крепкое. И курочки и козочки, и молочко парное по утрам, и медок с пасеки. В общем грех нам с женой жаловаться, хорошо устроились. И что немаловажно деревня недалеко от города, полчаса и я на работе. Ну так вот, о чем это я?
Недалеко от нашей деревни находится пруд. Метрах в пятистах примерно. Хороший прудик. И искупаться в жару можно, и карасиков по утру половить. И вот на берегу этого самого пруда, срубил Иван, сосед наш, баньку. Добротная банька получилась, жаркая. Сам Иван добрейшей души человек, вот мы с женой и пользуемся этим. По выходным паримся в Ивановой баньке. Каждую субботу банька эта в нашем распоряжении. Так мы с Иваном договорились.
Ну конечно у нас и у самих банька неплохая стоит, но на берегу пруда это что-то особенное.
И вот как-то съездили мы дня на три в город по делам. Возвращаемся в субботу, а баньки то нет. Одни головешки вместо баньки. Мы к Ивану, -что случилось? Как же ты за банькой то не уследил? А всегда весёлый Иван, хмурый как грозовая туча,- сам я ее сжёг,- говорит,- Моя баня. Захотел и сжёг. — Ты чего, Иван,- ругаемся мы,- с ума что-ли сошел? Чем тебе банька то помешала? — Нужда,- говорит,- заставила. — Да какая ещё нужда, ругаем Ивана,- Ты же гордился всегда банькой своей. Молчит Иван, слова больше не вытянешь. Сбегал я до магазина, взял бутылочку. Только тогда язык Ивана развязался. Вот что он рассказал.
«Дня три назад затопил он баньку, а сам пошел по хозяйству кое что доделать. Возвращается. Кадушки пустые. Ни горячей воды нет, ни холодной. А по полу да по стенам то ли шерсть, то ли волосы раскиданы. Вся баня в шерсти грязной. А псиной воняет, ну спасу нет. Ну думает, набезобразничал кто-то, пока меня не было. Делать нечего. Навел в баньке порядок а сам в пруду искупался да домой пошёл.
На следующий день он снова баньку затопил и ушел по делам. Возвращается, та же картина. Шерсть на полу раскидана и кадушки пустые. Ну думает, зараза, поймаю я тебя в следующий раз. Навел в бане порядок и домой ушёл.
И вот вчера пошел он баньку топить. Прогорели первые дрова, подкинул он ещё и как бы домой пошёл. А сам спрятался за валуном недалеко от бани. Минут сорок сидит, нет никого. Уже хотел выбираться из засады, смотрит выходят из леса трое, и прямиком в его баньку. — Вот повадились,- думает Иван,- Понравилось им. Сейчас я вам. Зайдите только.
А незнакомцы идут неспеша к баньке. Видно по походке что не молодые уже. Идут сутулятся. Лохмотья от одежды на ветру развеваются. Лица у всех троих заросшие, одни глаза видны. Зашли они в баньку, дверь за собой прикрыли.
И́ван бегом за ними. Забегает в баню а те сидят на полу и воду ковшиком на себя льют, совершенно не обращая на него внимания.
— Вообще-то это моя баня,- повышенным тоном говорит Иван
— С каких это пор она твоя то?- спрашивает один из них
— Я её для себя срубил,- удивился наглости Иван.
— Ошибаешься,- говорит второй,- Ты её для нас срубил. Потому что мы так захотели. А то что мы разрешаем тебе мыться в нашей бане, это не означает что она твоя.
У Ивана аж в глазах помутнело от такой наглости. Потянулся он к полену, чтобы напугать незваных гостей.
— Ты милок подкинь жару то, — говорит один из названных гостей.
Иван не хочет а рука вместо полена берет ковшик черпает воду и выливает на камни.
— Вот. Хорошо теперь. И веник замочи.
Иван сопротивляется, но тело его не слушается. Берет он веники и замачивается в кипятке.
— А теперь бери веник и попарь нас как следует. Как ты умеешь?
— Не буду я вас парить,- кричит Иван
— Да что ты говоришь,- засмеялись все трое
Иван сопротивляется, кричит во всё горло, а руки берут веник и начинают хлестать их по заросшим и грязным спинам.
Ивану показалось что прошел целый час. Он сел обессиленный на пол. Шерсть была везде. Клочьями. На полу, на стенах и на самом Иване. Ну а эти образины прихватив его одежду подались к лесу, сказав на прощание,
— Порядок тут наведи, и к завтрашнему вечеру баньку нашу затопи.
Где-то через полчаса Иван оклемался. Руки и ноги снова слушаться стали. Голова прояснилась. Понял он, что это не простые мужики. Чудища лесные видимо на его баньку глаз положили.
— Фиг вам а не баня,- крикнул он в сторону леса.
Сбегал он до дому, принес бутылку с бензином и поджёг свою гордость.
Мы с женой сидим, переглядываемся. То ли врёт Иван, то ли правду говорит, не поймёшь. Какие ещё чудища лесные, в наше то время. Все чудища ещё в древности вымерли.
Долил я Ивану остатки из бутылки.
— И чего теперь думаешь делать?- спрашиваю,- Как теперь без бани жить будешь?
— Не знаю пока,- допивает из стакана Иван,- Думать надо.
— А чего думать,- говорю,- новую строить надо.
— Ага,- хмыкнул Иван,- чтобы эти чудища в ней мылись? Фиг им.
— Да ладно тебе, Иван,- психанул я,- Какие ещё чудища? Не мели ерунду.
В окно постучали.
— Эй, Иван,- послышалось из темного окна,- Ты пошто нашу баньку спалил? А ну выходи…
Источник статьи: http://vranya.net/archives/44014
Русская семья в деревенской бане
Любовь Засова (Любовь Петровна Андриянова) родилась 30 мая 1959 года в селе Кага (Башкортостан). Живёт в селе Кага; работает библиотекарем, экскурсоводом.
Наталья пропылесосила ковер, полила цветы, протерла влажной тряпкой мебель. Застеленные линолеумом полы мыть было одно удовольствие. Закинула постельное белье в стиралку-автомат и пошла мыть баню. Муж Федор затопил ее час назад, вода согрелась, в бане было тепло. Баня была по-белому. Крашеная серебрянкой печка, обитые вагонкой стены, лакированная полка для банных принадлежностей, светильники по углам, коврик возле двери – все это немного придавало бане вид горницы. Федор шутил:
– Повесь тут занавески да стол поставь со скатертью – и можно жить.
Наталья жесткой щеткой вымыла полок и лавки, ошпарила их кипятком. Вымыла пол, присела на лавку и закрыла глаза. В бане пахло дорогим шампунем – дети из города привезли, в деревне такого в магазине не найдешь. Наталья вдохнула тонкий аромат – приятный, но какой-то чужой, не русский что ли. Баню Наталья любила не только телом, но и на каком-то генном уровне. Да и то сказать: в деревне раньше в бане человек зачинался, в бане рождался, и в последний путь его тоже обряжали в бане. Не зря ведь старые люди говорили – «баня – мать наша: и тело лечит и душу светит!»
В общем, баньку свою Наталья любила, но сильно скучала по старой бане по-черному. Из глубины памяти выплыли яркие картинки молодости: суббота, банный день… Наталья даже отчетливо почувствовала густой запах березового веника и хозяйственного мыла, услышала до боли родные голоса…
– Хведьк, ты баню затопил?
– Нет ишшо, только воды натаскал, да дров принес.
– И ладно! Я щёлок хотела сделать, надо золы набрать.
Когда баня истопилась и повытянулся едкий дым, Наталья пошла там убираться: метелкой обмела от копоти потолок и стены, полила каменку водой, что бы камни омылись от сажи. Затем специальным косырем выскоблила до желта все лавки и пол. Вымыла маленькое оконце, прополоскала и повесила сушить душистую липовую мочалку.
И вот, наконец, подошло время мыться в бане. Первыми мылись ребятишки – пятилетняя Танюшка и восьмилетний Митька. Наталья посадила Танюшку в таз с замоченными рубахами, дала ей кусок мыла и та с упоением принялась «стирать» белье.
Митька намылился мылом и был весь в пене.
– Тань, смотри, похож я на Деда Мороза?
– Ты на тошшего воробья похож. Мойси скорея, ато Танюшка зажарица.
– Мам, а мы сёдни с Колькой и Шуркой ходили в лес петли смотреть. Мы на зайцев ставили. И в одной петле заяц был. Мы подошли, а он живой ишшо. Смотрить на нас, а в глазах у него слезы. Ну мы и отпустили зайца. А он, мам, отбежал немного, встал на задние лапки и кланяеца нам, кланяеца.
– Охотник ты мой сердобольный.
Мать ласково поцеловала Митьку в мыльную макушку.
– Давай спину тебе помою, да обдавайси.
Наталья окатила Митьку щелоком, приговаривая:
– С гуся вода, с Митеньки вся худоба!
Дошла очередь до Танюшки. Мать намылила ей русые с золотым отливом волосы и, опустив ее голову в таз с водой, принялась мыть.
– Ой, ой, мыло в глаз попало, щиплет.
Наталья окатила Танюшку из большого железного ковша и поцеловала в глаза.
– Пить хочу! – опять запищала Танюшка!
– В баню ходють не воду пить, а тело мыть! – назидательно сказала Наталья, но зачерпнула из «холодной» колоды воды и дала дочке. Еще раз окатив ее водой и одев во все чистое, повела домой.
Следующей мылась Фенечка. Фенечка – наша соседка: маленькая, сухонькая, аккуратненькая женщина средних лет. Детей у нее не было, а с мужем она разошлась по причине его большой любви ко всем деревенским бабам.
Ее муж – Павел оправдывался так:
– Фенич, ты подумай своей головой – скоко баб после войны без мужиков осталось! А в хозяйстве мужицкая рука нужна – иде гвоздь забить, иде изгородь подправить. Жалко мине их… ну и где чиво подсоблю. Деньги за работу брать – совесть не позволяет, да и откуда у их деньги-то? Вот и случаица грех. Да и без бабьей радости жить всю жизнь – каково бабенкам? Не ругайси ты, я ведь все равно к тибе домой иду.
Но Феничкино сердце не терпело, и она регулярно устраивала мужу скандалы. В такие дни Павел запирался в бане и ремонтировал и подшивал валенки, которые ему несли со всей деревни. Справив работу, он клал валенки в мешок и в сумерках разносил по дворам. При этом в дом он не заходил, а кидал валенки через ворота – опять же для того, чтобы не брать деньги за работу. И ведь никогда не ошибался валенками! Бабенки, понятное дело, благодарили, как могли: кто десяток яичек, кто сметанки, кто ягод-грибов, а кто и самогоночки. Тогда у Павла случались загулы. Приняв на грудь, он брал в руки гармонь и отправлялся бродить по селу. В деревенской тишине далеко разносились то веселые, то грустные мелодии его гармоники. звучал его чистый, приятный голос. За самозабвенную любовь к гармошке получил он в деревне и прозвище – Баянка. Если ему встречались ребятишки, то он щедро одаривал их конфетами, которые всегда водились в его карманах. В общем, едва заслышав вдалеке звуки гармошки, все знали – идет Баянка. Дети радовались в предвкушении гостинцев, бабы вздыхали…
После очередного скандала Фенечка собрала свои скромные пожитки и перебралась в маленький домик рядом с нами. Кстати, деньги на его покупку дал ей Павел. Фенечка стала часто приходить к нам – то за солью, то за ситом или просто полузгать семечки на лавочке перед домом. От нее мы узнавали все деревенские новости: кто женился, кто развелся, кто согрешил, кто подрался.
Вот так наша семья стала ее семьей.
Она помогла Наталье состирнуть белье, а потом долго мылась, попутно обсуждая деревенские новости.
– Слыхала, у Сидоркиных обыск был. Самогонку искали. Ну, им из сельсовета-то шукнули. Они барду за баней в назем и зарыли. Милиционеры все вверх дном перерыли, нищиво не нашли. А старшой-то их, щёрт хитрушшой, подозвал ихняго мальщонку и говорить: – А у мине конхвета есть скусная. Если покажешь, иде папка бидон спрятал – тибе отдам. – Ну, Толик и показал. Глупый ишшо – пять лет всего.
– Што жа им теперя будить – ужаснулась Наталья. – Ну-ка у тюрьму загремять.
– Да обошлось вроде. Милиционеры напились вдрызг. Уж больно самогонка хорошая оказалась. А остальное вылили, да самогонный аппарат забрали.
Последними мылись Наталья с Федором. В супружестве они жили уже девять лет. Но при взгляде на высокого, широкоплечего мужа Наталья вспыхнула, как девочка и стыдливо отвела глаза.
Заметив ее взгляд, Федор едва заметно усмехнулся и, протянув Наталье намыленную мочалку, попросил:
– Ну-ка, женушка, помой мне спину.
Наталья взяла мочалку и принялась тереть мужа.
– Што ты как неживая. Три сильней, – сказал Федор, поигрывая мускулами. Наталья, прикусив губу, стала энергично водить мочалкой.
Неожиданно Федор повернулся к ней лицом и нежно притянул ее к себе.
– Ромашка ты моя скромная, за што и люблю!
Его горячее тело прижалось к жене, губы покрывали поцелуями ее глаза, щеки, шею, опускаясь все ниже. В голове у Натальи забухало, застучало, а потом словно все взорвалось и на темном закопченном потолке замерцали звезды…
Федор вылил на себя целый ушат холодной воды и, обнажив в улыбке ровные белые зубы, сказал:
– Помыл грешное тело – сделал великое дело. – И, одеваясь, добавил: – Ты, Наталья, долго не сиди. Мы тибе ужинать ждем.
Наталья легонько кивнула и блаженно растянулась на полке. Каждая косточка благодарно отозвалась на горячее тепло сосновых досок. Несколько минут Наталья лежала, закрыв глаза и вдыхая всей грудью непередаваемый банный аромат: смолы и липы, березового листа и душистого мыла и чего-то еще, что бывает только в русской бане по-черному.
Вспомнив, что ее ждут, принялась скоренько мыться.
Пришло время вечерять.
– Митька, сбегай за Фенечкой. Штой-то она запаздывает. На стол собирать пора, – сказала Наталья.
Митьку как ветром сдуло – и оттого, что он был вообще расторопным парнишкой, и оттого, что сильно хотелось есть. Наконец все собрались за большим обеденным столом. На середину стола поставили большую глиняную чашку с отварной рассыпчатой картошкой, рядом стояла чашка с капустой, разведенной водой с луком и маслом. На деревянной дощечке лежало свежезасоленное сало. В чеплашках поменьше были засоленные огурцы и грибы. Прижав к груди каравай душистого хлеба, Наталья ловко нарезала его крупными ломтями. Федор взял большую деревянную ложку и зачерпнул хрустящей капусты.
– Хороша закуска – капустка! И на стол поставить не стыдно, и съедят – не обидно!
Все дружно заработали ложками. Несколько минут за столом было тихо, потом Фенечка преподнесла очередную деревенскую новость.
– Слыхали, чиво Санька Зигардан учудил на Пасху? Ночью шел с лагунов (праздничные костры), продрог и решил у Широнихиной бане погреца. А был хорошо навеселе, ну и улегси у бане на каменку – иде потеплея. А Широниха утром у баню пошла – тряпку прополоскать. Дверь открыла, а из угла щёрт страшный на нее глядить. Широниху щуть родимчик не хватил. Как она заорала – щёрт, щёрт, караул – и на пол грохнулась. А Санька весь у саже соскощил с каменки да бежать. Широниха сказала – у сельсовет пойду жаловаца. Всю баню сажей завазгал.
– Ну ты скажи, што творица. И ведь родители хорошие, работяшшие. И в кого только Санька такой заполошный уродилси, – сказала Наталья, разливая по кружкам ароматный травяной чай. Фенечка поставила на стол чашку с пирожками и преснушками.
Митька тут же ухватил пирожок и энергично принялся жевать, прихлебывая горячим чаем.
– Ешь, ешь, – ласково улыбнулась Фенечка – с щерёмушкой, нынще пекла. – Зачерпнув ароматного малинового варенья, она принялась прихлебывать чай из блюдца.
Танюшка с Митькой вылезли из-за стола и заскучали. Чем бы таким заняться? Изобретательный Митька придумал.
– Давай рыбу ловить!
– Давай, – обрадовалась Танюшка, – а как?
– Сперва удощки наладить надо.
Митька нашел моток крученки, отрезал от нее два куска. На захапке печи лежали смолистые лучины – Федор настрогал на растопку. Митька выбрал две лучинки, привязал к ним веревочки – удочки готовы.
– А на што ловить будем? – задумчиво произнес Митька.
– Давай на хлебушек, его все любять.
Сказано – сделано. На кончики веревочек привязали хлеб. В полу избы была большая щель – доски рассохлись. Федор весной собирался их отремонтировать. Вот это «рыбное» место и облюбовали ребятишки. Присев на корточки они опустили нитки с хлебом в щель и замерли в ожидании «клева».
– Минь, штой-то долго не клюёть, я уже сидеть уморилась, – захныкала Танюшка.
– Ты води удощкой туды-сюды, штобы рыбу привлещ, – как заправский рыбак сказал Минька. Увлеченные игрой, они не видели, что взрослые наблюдают за ними, сдерживая смех. Федор тихонько встал, открыл творило и спустился в подпол.
– Надо говорить «ловись рыбка большая и маленькая» – едва сдерживая смех, сказала Наталья – тада, может, поймаитя.
– Ловись рыбка большая и маленькая – запищала Танюшка. И вдруг – о ужас – веревочки натянулись и задергались, словно там было что-то большое и страшное. Ребятишки от испуга и неожиданности заверещали, бросили удочки и сиганули на печку.
Наталья с Фенечкой смеялись до слез. Вылезший Федор присоединился к ним.
Фенечка ушла домой. Наталья убрала со стола, вымыла посуду. Федор заглянул на печь. Из-под овчинного тулупа выглядывали только Митькины вихры да Танюшкины косички.
– Ишь, рассопелись рыбаки. Угрелись… Наталья, постели им постелю, я их перенесу, а то свалятся ишшо ночью.
Наконец все улеглись… Наталья закрыла глаза, блаженно потянулась и, прижавшись к теплой спине мужа, замерла.
– Завра воскресенье, пельмени постряпать, хлеб испечь надо, рубаху заштопать. А вечером к маманьке сходим в гости, соскучилась…
Легкая улыбка блуждала по лицу Натальи, и сладкий сон прервал ее мысли. Суббота закончилась, впереди было воскресенье… и целая жизнь!
Источник статьи: http://bp.rbsmi.ru/articles/proza/zasova-lyubov-bannyy-den-rasskaz/
