Внутренняя политика России
эдельвейс
эдельвейс 
Рус_укр
fil51 
08 Грудень 2017, Київ 09:52
Новини | Суспільство
вівторок 21 Жовтень 2014
21 ЖОВТЕНЬ 2014
У Києві стартував опалювальний сезон — КМДА
————-
Сообщение было проверено модератором. Нарушений не зафиксировано.
Рус_укр
fil51
> Этим летом жители Таймыра трижды обращались в территориальную избирательную комиссию с инициативой о проведении референдума по возврату Таймырскому муниципальному району статуса автономного округа. Каждый раз под разными предлогами получали отказ. По словам Стеллы Кох, ситуация, которая возникла на Таймыре с захоронением усопших, еще раз доказывает необходимость референдума.
>
> Тему перенес Философф (Философф)
quoted1
Источник статьи: http://www.politforums.net/internal/1512659081_2.html
«Рамсы попутал»: откуда взялась эта фраза и что она значит?
Значение
«Рамсы попутал» — ошибся, не разобрался в сути дела или кому-то помешал:
Ты что, браток, рамсы попутал? Не лезь, пока не получил!
Чаще всего её используют подростки и взрослые люди , которым не безразлична блатная романтика . Иногда её применяют, чтобы неявно показать своё отношение к определённой социальной группе.
Как и любое жаргонное выражение, оно считается неуместным в речи образованных и грамотных людей. Если только ради шутки.
Происхождение
Есть такая карточная игра — «Рамс». Считается, что эту игру очень любят на зоне . Там она появилась примерно в 80-е годы ХХ века.
Игра часто идёт «под интерес» , то есть ставят деньги или полезные вещи. Например, сигареты или чай. Поэтому иногда при тасовке и раздаче появляются жулики , которые стараются любым способом заполучить ценные карты. О способах мошенничества можно написать отдельную книгу.
Вот отсюда и выражение «рамсы попутал» — уличение игрока в жульничестве .
А вот что интересно:
Произошёл «Рамс» от карточной игры «Мушка», которая была особо распространена во второй половине XIX века. Правда, тогда её считали исключительно дамской игрой.
Есть ещё одна теория. «Рамсы» — это пальцы, а «рамсить» — шустро ими шевелить. В определённых кругах сильная жестикуляция при выяснении отношений имеет решающее значение. Поэтому «попутать рамсы» значит «оговориться» или применить неудачный жест при разговоре, за который придётся отвечать.
Понравилась статья? Подписывайтесь и поставьте палец вверх. А если вам есть что добавить, оставляйте комментарии.
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/gramotno/ramsy-poputal-otkuda-vzialas-eta-fraza-i-chto-ona-znachit-5c6c5577d1f38a00c7d0fb1c
Фима Жиганец: На зоне много людей с чувством юмора
Известный российский журналист, филолог, писатель, поэт, переводчик и знаток уголовного фольклора Фима Жиганец (в миру ростовчанин Александр Сидоров) приоткрыл для «Нахаловки» некоторые наиболее яркие страницы своей творческой биографии. Его ставшие знаменитыми переводы классических произведений мировой литературы на блатной жаргон уже давно сами являются классикой известного жанра. Но не только «кандальным роком» сыт человек. В биографии Фимы много интересных поворотов и настоящих творческих удач. О них – цикл интервью «Нахаловки»
– «Фима Жиганец» – звучный псевдоним, с первой буквы настраивающий на общение под определенным углом зрения. Вот у Льва Троцкого псевдоним появился от собственного тюремного надзирателя, у Сталина, по некоторым данным, от нравящейся ему аббревиатуры «стальной и непоколебимый – СтаЛиН». Как родился ваш Фима?
– Все до смешного просто. Когда я выбирал себе литературную маску (а впервые Фима Жиганец появился как автор переводов классической поэзии на блатной жаргон «Мой дядя, падло, вор в законе», 1995 год), я взял дериват «Фима», то есть производное слово от имени Ефим. Ефим Матвеевич Сидоров – мой родной дед по отцу. А «Жиганец» – производное от слова «жиган» – отчаянный, дерзкий преступник. Ну, на такого я не потянул бы, а уменьшительное «жиганец» – в самый раз. Кстати, в этом слове ударение падает на последний слог. Я к тому, что неведомые авторы статьи обо мне в Википедии почему-то указали «ЖигАнец». Но жигАнец – это житель якутского поселка Жиганск. А я в Якутии, увы, никогда не был. Собственно, и не особо рвусь.
– Как получилось, что ростовский журналист оказался на столько лет «запертым» в системе ГУФСИН?
– После окончания в 1979 году филологического факультета Ростовского госуниверситета (отделение журналистики) у меня было свободное распределение, как раз сын в июле родился. Устроиться по специальности в Ростове выпускнику было почти невозможно, и я стал выпускающим в газете СКВО «Красное знамя». Нынешним молодым журналистам трудно представить, что за зверь такой – выпускающий. Это связующее звено между редакцией и типографией – линотипным цехом и печатным цехами. Тогда каждая строчка в газете еще отливалась в металле, а затем все эти горячие столбцы верстались внутри особых железных рам. Так вот, в один из дней кто-то из метранпажей (верстальщиков) принес мне оттиск новой газеты, которая называлась «Голос совести» и печаталась в военной типографии. Газета предназначалась для осужденных и лечащихся лечебно-трудовых профилакториев на территории Ростовской области. Я сначала подумал, что это розыгрыш, но оказалось – чистая правда. А вскоре редактор газеты пригласил меня в штат. Честно сказать, я терпеть не мог военную форму и тем более не мыслил себя в роли сотрудника управления внутренних дел. Но мне пообещали в течение двух лет дать квартиру, и. «дрогнула фраерская душа». Квартиру я получил через шестнадцать лет, зато в конце 1980-х стал редактором тюремной газеты (которую переименовал соответственно в «Тюрьму и волю») и получил уникальный, бесценный опыт.
– Общение с известным контингентом за решеткой достаточно специфичное. Насколько легко было находить с ним общий язык? Как охотно сами сидельцы шли на контакт?
– Поначалу не очень просто. Я слыл на факультете этаким интеллектуалом-книжником, писал стихи, увлекался литературой, философией, японской культурой и прочим. Поэтому работу в газете для зэков считал «низкой прозой». В основном «отбывал» свой срок и, лишь став редактором, понял, что судьба подарила мне редкий шанс: приобщиться к субкультуре, фольклору, языку уголовно-арестантского мира. Для филолога этот мир полон фантастических открытий, для писателя – тем более.
– Как происходил сам процесс общения?
– По-разному. Осужденные относились к «воспитательной» газете с подозрением, даже с пренебрежением, называли ее «сучкой». Оно и понятно: до перестроечных процессов в обществе «Голос совести» бы кондовым вариантом производственной многотиражки, разбавленной тюремной экзотикой. Довольно унылое, зато идеологически выдержанное издание. Перемены начались как раз тогда, когда я стал редактором, – в 1987 году. Пик перестройки и гласности, что сказалось и на материалах газеты. У нас подобрался молодой, «горячий» коллектив, все трое – выпускники отделения журналистики, энергии через край. Короче, понеслась душа в рай. Вскоре стало ясно, что и арестанты уже иначе относятся к газете. Помню, я приехал на 14-ю зону строгого режима (Новочеркасск, Хотунок) и хотел поговорить с двумя сварщиками. Те – ни в какую. Но вдруг один спрашивает: «А как ваша фамилия?». «Сидоров». – «Это вы о Высоцком статью написали?» – «Я». – «Тогда базару нет, милости прошу к нашему шалашу». А за эту статью меня чуть погон не лишили, я там Владимира Семеновича не по-детски цитировал. Особенно «Побег на рывок»:
Я сначала грубил,
А потом перестал.
Целый взвод меня бил
Аж два раза – устал…
Зря пугают тем светом:
Там – с дубьем, здесь – с кнутом.
Врежут там – я на этом,
Врежут тут – я на том…
И это в газете системы исполнения наказаний. Не буду даже говорить, как мне начальство «делало нервы» за подобные публикации, но оно того стоило.
– Понимали ли они ваш, можно сказать, научно-культурный интерес к тематике или истолковывали его в собственном ключе?
– Кто-то понимал, многие относились настороженно. Но уже с начала 1990-х у меня стали появляться друзья на воле из бывших сидельцев. Мы с женой дружили с некоторыми семьями. Особенно помню Сашу Савченко: три срока за плечами, такой «правильный» пацан из братвы, на свободе отошедший от уголовщины. Он был для меня ходячей энциклопедией, Вергилием, водившим меня по кругам зоновского ада. В конце концов жизнь его все-таки сломала, семья распалась, он получил четвертый срок, отмотал его и вскоре умер. Были и есть другие ребята, с которыми я поддерживал и поддерживаю добрые отношения.
– Уголовный мир – безусловный кладезь отечественного мировоззрения. Здесь и проза, и поэзия, и фольклор, и живопись, и музыка. Свои законы, традиции, обычаи, идеалы. При этом данная субкультура не статична, а подвержена трансформациям вместе с изменениями в самой стране. Насколько, на ваш взгляд, рельефно внешние изменения сказываются на реформировании мира по ту сторону колючей проволоки?
– У меня тремя изданиями вышел двухтомник по истории советской профессиональной преступности – «Великие битвы уголовного мира». Там как раз красной нитью проходит мысль о том, что изменения в обществе приводят к изменениям в преступной среде, в арестантской. Это особая тема, здесь обо всем не расскажешь. Но простой пример. До 1926 года понятие «хулиган» было в среде уголовной положительной характеристикой. Песня была такая:
Хулиганы все носят тельняшки,
На фуражках у них ремешки,
Они носят пальто нараспашку,
А в карманах – стальные ножи.
Но в 1926-м в Ленинграде толпа молодых отморозков изнасиловала девушку-комсомолку, это преступление получило огромный резонанс, нескольких насильников расстреляли, другим дали большие сроки, а за хулиганами началась настоящая охота, их стали обвинять по «политической» 58-й статье УК. И воровской мир мгновенно отреагировал. Хулиганы в уголовной среде стали считаться изгоями. Появилась поговорка: «Хулигана и боксера гони подальше от костера». Под «боксерами» разумелись бандиты, которые совершали вооруженные ограбления и преступления «против порядка правления». Таких судили по статье 59-й дробь три (бандитизм), которая, как и 58-я, предусматривала расстрел («пятьдесят девятая гроб три»).
– У вас есть собственное исследование по татуировкам. Можно ли по этому виду «живописи» проследить изменяющуюся историю общества?
– Безусловно. Это интереснейшее занятие! Правда, приходится перечитывать тонны исследований, особенно мемуаров лагерников, дореволюционных каторжан, зэков послевоенного периода (после 1944 года), 50-х годов, 60-х и так далее. Недавно я принимал участие в ток-шоу на канале «Культура», оно было посвящено влиянию уголовной субкультуры на общество. И я там как раз приводил пример из истории уголовных наколок (правда, в окончательный монтаж это не вошло). У Григория Котовского (уголовная кличка «Кот») вокруг глаз были набиты мелкие точки. На что особо указывалось в ориентировке полицейского управления (даже подчеркнуто, что он эти точки на воле вывел, и остались следы вроде оспин). Такие точки считались признаком уголовного авторитета. А в 1960-е и позже точки на лице стали служить отличительной чертой… пассивных гомосексуалистов. Но опять-таки – это отдельная тема.
– Как появилась идея перевода мировой классики на блатной жаргон?
– Это случилось в 1995 году. Я, в отличие от Льва Толстого, обожаю творчество Уильяма Шекспира, особенно трагедию «Гамлет». И однажды в ростовском Доме книги (Большая Садовая-Буденновский) увидел томик переводов «Гамлета» на русский язык, причем отдельно там были опубликованы около двух десятков переводов монолога «Быть или не быть?». Книгу я тут же купил, а на выходе из магазина вдруг задался вопросом: а можно ли этот монолог перевести на блатной жаргон? Все-таки философская лирика, глубочайшие проблемы человеческого бытия. Вот как, например, перевести первую строчку? И вот, дойдя до перехода (то есть и полминуты не прошло), я начало гамлетовского монолога уже «перевел»: «Жужжать иль не жужжать – во, б…, в чем заморочка». И затем «Остапа понесло». Переводы из меня так и перли. Некоторые я прочел ребятам – журналистам из «Военного вестника Юга России», в типографии которого печаталась «Тюрьма и воля». Они встретили «переклады» с восторгом и тут же стали предлагать, что еще перевести. Маяковского предложили, Крылова, еще что-то. Затем в той же типографии я выпустил небольшой тираж своих переводов, книжку карманного формата «Мой дядя, падло, вор в законе».
– Ваши первые книги в «блатных переводах» произвели настоящий фурор. Чего было больше – восхищения или проклятия из-за «надругательства над классикой»?
– Пятьдесят на пятьдесят. Практически поровну «хвалы и клеветы». Но популярность моя началась именно с этого сборника, хотя я уже до него выпустил три небольшие книги – пособие «Каратэ-до» в соавторстве со своим тренеров Александром Васильевичем Кабановым, небольшой «Словарь блатного и лагерного жаргона», а также под псевдонимом Александр Стэнфорд художественную биографию Брюса Ли.
– Как воспринимались эти произведения самими сидельцами?
– Хорошо воспринимались. И воспринимаются. Там много людей с чувством юмора.
– Сегодня в мире популярным жанром считается исполнение автором собственных произведений в аудиокнигах. Не планируете ли начитать свои переводы на аудио?
– Вполне возможно. Думаю, лучше меня никто не прочтет.
– Не думали ли вы переводить не только поэзию, но и прозу?
– На блатной жаргон? Нет. Я реализую «прозаические претензии» несколько в ином формате. В журнальном варианте уже вышли две части моей детективной трилогии о Мокром Паханске – литературном воплощении образа Ростова-папы. Действие одной из частей происходит в мокропаханском зоопарке. Вот в этих детективах я действительно «оторвался по полной». Дело в том, что два центральных персонажа «паханского эпоса» – бывшие зэки Коля Тайга и Юша, которые сами расследуют преступления.
– Фима Жиганец – автор-составитель огромного сборника блатных пословиц и поговорок. Вряд ли такой мощный пласт можно было бы поднять, общаясь даже не один год с «пассажирами» одной-единственной ростовской зоны. У вас, вероятно, был целый штат корреспондентов по всей стране, как у Михаила Задорнова?
– Разумеется, многие носители арго и уголовно-арестантского жаргона, фольклора меня консультировали и консультируют. Но особенно ценные источники – мемуары каторжан, лагерников, арестантов, начиная с царской России и вплоть до сегодняшнего дня. Приходится перелопачивать, как говорил Маяковский, «тысячи тонн словесной руды». Плюс работы по неуголовному фольклору, причем не только русскому, художественная литература разных веков и т.д. Я ведь не просто механически собираю, но прослеживаю источники каждой поговорки, присказки уголовного мира. А многие из них корнями уходят в русскую историю, культуру, литературу.
– Какие афоризмы ваши любимые?
– О, это вопрос сложный. Один из моих любимых – «попал, как хрен в рукомойник». Это означает – попал, как кур в ощип, то есть в безвыходное положение. Переделка народного «попал, как бес в рукомойник». В основе – народное сказание о епископе Иоанне Новгородском, который укротил беса и слетал на нем в Иерусалим. Или ответ на обращение «кент»: «Твои кенты в овраге лошадь доедают». Как-то одного из бывших сидельцев вычислил по поговорке, хотя он к тому времени уже стал бизнесменом, крупным коммерсом. Но в задушевной беседе у него проскочил «афоризм»: «Не носи ношеное, не…»… гм, как бы это покультурнее продолжить? Ну, скажем – «…не скреби брошенное». Люблю присказки, фразеологизмы типа «катать Азовский банк», «попутать вахту с баней», «переть, как трактор по бездорожью», «не будь моим благодетелем», «буцкать, как бабай ишака» и проч. Многие пословицы, поговорки, афоризмы здесь процитировать никак не можно – слишком «соленые», если не сказать больше.
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/id/5c04245dbf4b0f04178242a3/fima-jiganec-na-zone-mnogo-liudei-s-chuvstvom-iumora-5c51f8cc78e16700ac2b979d
