Барин в бане с дворовыми девками
Барин и крепостная. Глава 15. Банька
Вечером добрались до N-ска. В почтовой гостинице взял комнату с двумя кроватями. Хозяйка гостиницы, косясь на Аню и мальчика. – Энти тоже с Вами?
– Со мной. Баня есть?
– Нет. Воду могу нагреть.
– Может по соседству есть?– я вынул пятак и поиграл с ним
– Пойду у Семёна спрошу. Они-с вроде как у себя сегодня топили.
Семён показался мне старичком. Хотя бойкий. Всё время что то говорит.
– Банька то у мня добротная. Малёхая, да жаркая. Вы как тамось – вместе будете париться, али пока чаю попьют?
Аня опустила глаза.
– Вместе, вместе.
– Ну чё ж. За ладно. Пройдём али. как?
– Пройдём.
Изба Семёна оказалась неподалёку. Сразу с улицы чуялся дымный аромат чёрной баньки запаренной хвойным веником.
– Может, а в дом, чайку?
– Да нет. Пили уже.
– Ну, так и ладно. Ладно.
Прошли сразу к бане.
– Вот тута бадья с тёплой водичкой. Тута на камнях чугунок с горячей, значитца. Смотрите – не обожгитесь. Холодная тута. Тута в ушате и разбавлять можно. Мыло тут. Ковш. Здесь кислая водица. Ну, вобщем то, всё навроде.
Отдав тяжёлую лампу со свечой. Старик откланялся и, пообещав горячего самовару, удалился.
Черные стены баньки глотали слабый дрожащий свет и дышали жаром на соскучившиеся по теплу фигуры. В полутьме быстро разделись. Аня не глядя на меня, прикрывая одной рукой грудь быстро развела в тазу воду и, сев на корточки, придвинув к себе мальчика, стала его мыть. Я взобрался на полати с веником и стал потихоньку себя шлёпать, поглядывая вниз.
В темноте и пару, стелившемуся по полу, ничего толком не было видно, но округлые женские очертания силуэта Ани производили на меня благостное впечатление. Мальчик, видимо взяв Аню за грудь, притянув её за шею шёпотом что то сказал. Аня прыснула, быстро глянув на верх на меня, – Ты же уже большой, какое ж тебе молочко?
– А тетя Варя кормила Соню молочком и Петю, а он уже большой.
– Стой прямо, что крутишься? Петя не вырос ещё наверное, а ты уже большой.
– Я ещё маленький.
Аня снова засмеялась.
– Стой хорошо. Что говоришь то? Барин что про тебя подумает?
Мальчик оглянулся на меня.
– Что подумает?
– А то и подумает. Что маленький ты ещё, смеяться будет.
– Аня ты его помоешь, может в дом его отведёшь?
Аня опустила голову. Стала сильнее тереть мальчика, который стал похныкивать, – Жарко!
Я подумал: «Стесняется, вроде как я над ней командую, а стоит ли?»
– Ну, если хочешь, мойся и сама с ним иди.
Аня быстро глянула на меня. Показалось, что из темноты блеснули глазки.
– А то, мож пропаришь его? Да сама пропаришься? Я выйду пока, да потом помоюсь.
Вышел в дверь, придерживая рукой хозяйство. В предбаннике пахло можжевельником и дымом, прохладный воздух приятно ласкал разгорячённую кожу. В большую прямоугольную дыру над дверью просвечивала луна, наконец то выглянувшая из под туч. Фонарь в предбаннике светил ещё тусклее, чем банный. Толстая свеча с хилым фитильком скорее напоминала своим светом лампадку перед иконой.
Изнутри слышалось, – На вот ковшик с водичкой. Дыши в него.
– Мама, а попить можно?
– Холодная, горло простудишь. В доме чаю попьёшь.
Что то еле слышное шёпотом и в ответ, – Добрый, добрый. Повернись ка.
Немного погодя, я вошёл. Анюткина мокрая спина, крепкий зад и ноги как мне показалось весьма призывно розовели в слабом свете свечи.
– Ну что, Андрейка, напарила тебя мамка?
– Напарила.
Я, сделав вид, что не смотрю особо стал делать воду в тазу, затем прошёл в серёдку, сел на пол, притянув к себе таз спиной к полати, стал намыливаться. Анютка спустила Андрюшку на пол, сама полезла наверх, плеснула на камни.
– Не жарко вам, барин?
– Парься парься. Мы с Андрейкой прохладной водичкой польёмся. Да Андрюша?
Стал поливать себя и мальчика, стало действительно жарко.
– Дай ка я тебя попарю.
Повернулась животом вниз. Я подошёл и положив руку на разгорячённую спину стал водить рукой по спине и похлестывать спину веничком. Приятная истома пошла по моей руке. Голове было жарковато. Провёл рукой по заду и по ногам не переставая шлёпать веничком. Свеча освещала только бок и прижатую к груди руку. Почувствовав поднятие между ног, отвернулся от мальчика таким образом, чтобы ему не было видно.
– Жа-арко.– мальчик сидел на полу поднимая ковшик и поливая себе из него на голову.
– Ну давай, теперь я полезу.
Аня не отрывая руку от груди, слезла, блеснув в свете свечи открывшимся животиком и ногами с округлыми коленками.
Я быстро заскочил наверх подогнув ноги, дабы не было видно моей восставшей плоти, стал колошматить себя веником, не глядя вниз. Аня быстро намылила себя. Андрейка стал хныкать и просился выйти. Успокоившись, я быстро выскочил наружу вдохнуть воздуха и остудиться.
Аня чуть приоткрыла дверь, чтобы чуть остудить баньку. «Уфф, хорошо то как. Нда. Девка что надо. Здорово то как!» Вдруг вспомнил про Силантия. «Нда. Хоронят уж наверное. Нехорошо как то. А я тут. » Печальные мысли вновь вернули меня с небес. Зашёл. Анна, сполоснув волосы кислой водичкой, быстро оделась сама и, одев мальчика, спросила: – Мы пойдём?
– Идите, идите, я тут ещё немного. Посижу.
Барин в бане с дворовыми девками
Барышни и крестьянки
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал
И вот, в двадцать два года оказался Александр Павлович в глуши, в окружении тысячи душ крепостных, многочисленной дворни и старинной дедовской библиотеки. Впрочем, он чтения не любил.
Из соседей буквально никого не было достойного внимания. Обширное поместье на много верст окружали земли бедных дворян однодворцев, каждый из которых имел едва полтора десятка крепостных. Дружба с ними, несомненно, была бы мезальянсом. Потому наш помещик жил затворником и только изредка навещал дальнего соседа генерала Евграфа Арсеньева. Впрочем, генерал был весьма скучной персоной, способной говорить только о славе гусаров, к которым он когда-то принадлежал.
Ближнее окружение Александра Павловича составляли камердинер Прошка, бывший с барином в походе на турок, кучер Миняй и разбитной малый Пахом – на все руки мастер – которого барин называл доезжачим, хотя псарни не держал. Нужно помянуть и отставного солдата, подобранного по пути в имение. Будучи в прошлом военным, господин Иртеньев испытывал сочувствие ко всем «уволенным в чистую» из армии.
Оный солдат из суворовских чудо-богатырей был уволен бессрочно с предписанием «бороду брить и по миру Христовым именем не побираться». Многие отставные солдаты находили себе пропитание становясь будочниками в городских околодках или дворниками. Но наш служилый, будучи хром по ранению, к такой службе был негоден и потому с радостью принял предложение нашего помещика.
Найдя сельское хозяйство делом скучным, новый помещик перевел крестьян на оброк.
Как позднее сказал наш поэт:
По этой причине был любим крепостными, которые не противились интересу господина к прелестям многочисленных деревенских девок, весьма сочных телесами. Освободившись от дел хозяйственных наш герой вплотную занялся дворней. Кухарь с помощниками не вызывали нареканий, поскольку барин не был гурманом. Не возникло претензий к дворнику и лакею, а вот девичья его огорчила. Полтора десятка дворовых девок предавались безделью и всяким безобразиям. По этой прискорбной причине, новый барин решил всех девок пороть регулярным образом.
До того провинившихся секли во дворе, но возможная непогода или зимний холод весьма мешали регулярности. Будучи воспитанным на строгих порядках Императора Павла Петровича, молодой барин вознамерился исправить все, относящееся к порке дворовых людей. Прежде всего, было указано ключнице иметь постоянно в достаточном количестве моченых розг – соленых и не соленых. Старосте приказали поднять стены бани на пять венцов, без чего низкий потолок мешал замахнуться розгой. К бане прирубили новый, очень просторный предбанник и на том Александр Павлович счел подготовку завершенной.
В прирубе установили кресло для барина, а потом ключнице приказали сего же дня отвести всех девок на село в баню, поскольку барин не любит запаха мужичьего пота. На утро все пятнадцать девок были готовы к экзекуции. По новому регулярному правилу одна девка должна лежать под розгами, две очередные сидеть на лавочке возле барской бани, а остальным велено ожидать наказания в девичьей. Экзекутором был назначен отставной солдат.
Первой ключница отправила в баню Таньку, дочь многодетного кузнеца. Танька перекрестилась и вошла в предбанник, по середине которого стояла широкая почерневшая скамейка, а в углу две бадейки с розгами. Танька, дрожа от страха, поклонилась барину и замерла у порога.
– Проходи, красна девица, скидай сарафан и приляг на скамеечку – молвил солдат. Перепуганная Танька взялась руками за подол сарафана, стащила его через голову и осталась в натуральном виде. Она пыталась от стыда прикрыться руками, но Александр Павлович тросточкой отвел ее руки и продолжал созерцать крепкие стати девки. Хороша была Танька с крупными титьками, плоским животом и тугими ляжками. Для полного обозрения барин той же тросточкой повернул девку спиной и осмотрел ее полный зад.
– Ложись девица. Время идет, а вас много – торопил солдат.
Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад.
– Сколько прикажите? – спросил солдат у барина.
Александр Павлович уже оценил красоту девичьего тела и имел на него виды. Потому был милостив.
– Четверик несоленых, тремя прутьями.
Столь мягкое наказание было назначено, поскольку Александр Павлович хотел уже сегодня видеть эту девку в своей опочивальне. Несмотря на милостивое наказание, Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад навстречу розге. Правильней будет сказать, что в этот раз Танька под розгами не страдала, а играла. Будучи высеченной, она встала, поклонилась барину и, подобрав сарафан, голяком вышла из бани, показав в дверном проеме силуэт своего соблазнительного тела.
Вторая девка, торопливо крестясь, поклонилась барину, сдернула сарафан и, не ожидая приглашения, легла под розги. Поскольку ее тело еще не обрело всей прелести девичьих статей, ей было сурово назначено два четверика солеными.
Солдат половчей приноравливался, вскинул к потолку руку с мокрой связкой длинных розг, и с густым свистом опустил их вниз.
– У-у-у. – вскинулась девка, захлебываясь слезами и каменно стискивая просеченный сразу зад.
– Батюшка барин, прости меня окаянную! – в голос кричала девка.
Порка третей девки удивила и мудрую ключницу и камердинера Прошку, который вертелся поблизости, дабы созерцать девичьи афедроны. Барин пожелал посечь третью девку из собственных рук и обошелся с ней весьма сурово – вломил ей в зад те же два четверика солонушек, но одним жгучим прутом. А когда искричавшаяся девка встала, ей был презентован городской медовый пряник. Поротые и не поротые девки с удивлением и завистью смотрели на барский подарок. В дальнейшем такой пряник стал желанным презентом, ради коего девки сами напрашивались под розгу из собственных рук барина, но он им не потакал.
Дворовые девки | Наложницы из низших классов в России
Положение крестьянства в Российской империи ухудшалось стабильно, век от века, уже при Петре Первом отношения фактически строились по модели «раб-хозяин», а ко временам Екатерины и Николая Первого это просто стало нормой жизни.
Естественно, не только тяжелый труд был постоянным спутником рабства, которое по-фарисейски поименовали «крепостным правом». Сексуальная эксплуатация рабов была с древнейших времен и не миновала обитателей Российской империи, где рабы и хозяева именовались баре и холопы.
Роскошь и праздность жизни высшего сословия, подлинно азиатская изнеженность и всевластие,праздность и жестокость, приводили к расцвету всех мыслимых пороков. Формально, крестьяне могли жаловаться, однако не было ничего менее справедливого, чем суды Российской империи.
Крестьяне зависели от барина всем: землей, урожаем, имуществом, даже жизнью и свободой. Многие крестьяне гибли от рук барина, либо его приближенных и это сходило им с рук, поэтому появление среди «его» крестьян молодых и красивых девушек встречало живой энтузиазм как у самого барина, так у его бастардов, законных сыновей и их друзей.
Как правило, таких девушек берегли от тяжелой работы и делали горничными или «сенными девками», которые днем находились в сенях в ожидании приказаний.
Жертвами могли стать и дворянки мелких и обедневших родов. Их могли поймать охотящиеся молодчики более богатого сословия и выкрасть, либо купить оплатив долги семьи.
А уж с крестьянками, тем более собственными, церемонии были и вовсе излишними.
Князь обучал своих красоток танцам, им преподавал сам Иогель. Он безумно дорожил своим женским состоянием.
Его огромной страстью было устраивать представления у себя в доме для лучших друзей. А он тогда уже был далеко не молод.
Дворовые девушки балет показываю, кордебалет выплясывают, а потом…Николай Борисович подавал особый знак, после которого девицы моментально спускали свои костюмы и являлись перед зрителями в «природном» виде. Вот тогда зал стариков-любителей вставал и громко, и долго аплодировал. Что была после, сегодня умолчим.
Могли крестьяне сопротивляться? Конечно же!
Ежегодно империю сотрясали восстания, десятки помещиков жгли и убивали, но казаки или солдаты быстро и жестоко топили в крови бунты. Вереницы крестьянских сынов, изуродованные пытками, шли на каторгу в Сибирь, часто после убийства слишком сластолюбивого помещика.
Салтычиха, дворовую свою Максимову, собственноручно била скалкой по голове, жгла волосы лучиной. Девок Герасимову, Артамонову, Осипову и вместе с ними 12-летнюю девочку Прасковью Никитину помещица велела конюхам сечь розгами, а после того едва стоявших на ногах женщин заставила мыть полы. Недовольная их работой, она снова била их палкой. Когда Авдотья Артамонова от этих побоев упала, то Салтыкова велела вынести ее вон и поставить в саду в одной рубахе (был октябрь). Затем помещица сама вышла в сад и здесь продолжала избивать Артамонову, а потом приказала отнести ее в сени и прислонить к углу. Там девушка упала и больше не поднималась. Она была мертва.
Управы не находилось даже на мелких дворян, что уж говорить о князьях или родичах знатных фамилий. Поэтому царил произвол и мерзость, которые точно описал маркиз де Кюстин во время путешествия по стране, словами: «О сколько насилия таится в этих деревенских пейзажах!».
Не лучше Салтычихи была княгиня Козловская, лично пытавшая свою дворню изуверскими методами.
«Прежде всего, несчастные жертвы подвергались беспощадному сечению наголо; затем свирепая госпожа, для утоления своей лютости, заставляла класть трепещущие груди на холодную мраморную доску стола и собственноручно, со зверским наслаждением, секла эти нежные части тела. Я сам видел одну из подобных мучениц, которую она часто терзала таким образом и вдобавок еще изуродовала: вложив пальцы в рот, она разодрала до ушей».
Поэтому, сексуальная эксплуатация крестьянок выглядела невинной забавой, на фоне царящего скотства и бесправия.
Забавы длились годами, рождались бастарды, получавшие какое-то содержание, иногда это было лучше, чем исступленный крестьянский труд на благо барина. Но не всегда.
«Общеизвестный факт, что Измайлов содержал гарем из дворовых девушек, многие из которых были малолетними. Число наложниц помещика-самодура было постоянным и по его капризу всегда равнялось тридцати, хотя сам состав постоянно обновлялся. Девушек барин не только развращал, но и жестоко наказывал: их пороли кнутом, одевали на шею рогатку, ссылали на тяжелые работы.»
«Как вам известно, я продал мужиков из своей деревни, там остались только женщины да хорошенькие девки. Мне только 25 лет, я очень крепок, еду я туда, как в гарем, и займусь заселением земли своей. Через каких-нибудь десять лет я буду подлинным отцом нескольких сот своих крепостных, а через пятнадцать пущу их в продажу. Никакое коннозаводство не даст такой точной и верной прибыли».
Крепостного права не знали Финляндия, Карелия и север России, Кавказ, а также вся Сибирь и Дальний Восток.
А теперь похрустим французской булкой, включим Бесогон-ТВ и под заунывное бормотание Михалкова, погрустим о России, которую потеряли.
Источник статьи: http://dom-srub-banya.ru/barin-v-bane-s-dvorovymi-devkami/
