Как я стеснялся банщицы Кати
К общественной бане, отец приучал меня с малолетства. И не скажу, чтоб процесс приучения или «приручения» был успешным. Почему? Всё дело в банщицах. Именно в банщицах-женщинах.
Был у нас сначала в бане банщиком мужчина. Звали его все Саня. Важный человек считался. Потом он куда-то пропал, не знаю куда-это взрослые дела, и я в них тогда ничего не понимал. После Сани, банщицей стала молодая довольно-таки тётка Катя. Я, к тому времени, был в начале подросткового возрасте. Ну вы представьте себя на моём месте: тоже, наверное, начали стеснятся?
Ну вот и мне было ужасно стеснительно. Появившиеся рыжие волосики на том самом месте, непонятное чувство взросления, -а тут ещё тётка-банщица, которая, как мне казалось, специально меня рассматривала.
Я понимаю ещё когда банщица старушка. Такое я часто впоследствии видел. Но тётка около сорока лет? Ей самой, интересно, как глядеть на голых мужиков? Не, взрослые мужики, как раз Кати не стеснялись. Наоборот, ходили, как будто специально трясли перед ней своим достоинством. А некоторые, как я понимаю, действительно специально это и делали. Есть такие любители, -что в бане, что на пляже показать себя.
Короче, баня стала для меня каторгой. Плюсом ко всем моральным проблемам, добавилась и физическая: когда она на меня смотрела, хоть и искоса, то начиналась у меня эрекция. А это уже не вставшая пиписька у маленького мальчика, которому хочется в туалет!
В общем, на подростковом возрасте закончились у меня походы в баню. Из-за тётки Кати. Впоследствии, уже во взрослом возрасте, я, конечно, не стеснялся ни вот таких «молодух», не тем более старушек. Стало как-то пофиг. Главное — это сама баня, а точнее парилка, пивко, и компания!
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/comp7771/kak-ia-stesnialsia-banscicy-kati-5d3304a5e6cb9b00aca0b54c
Случай в бане
В бане было влажно, шумно и туманно. На мокрых лавках сидели, такие же мокрые, мужики и деловито отмывали, накопившуюся за неделю, грязь. Распахнулась дверь в парную и вместе с жаром, из нее вышел худой, сплошь в наколках, парень. Он расслаблено сел рядом со своим тазом и шумно выдохнул, переводя дух.
— Что, хорош пар сегодня? – спросил его сухонький старичок, сосед по лавке.
— Ой, дедуля, зверь, а не пар.
Дед пристально и не без интереса рассматривал наколки, которые ярко синели на красной, разгоряченной коже и, цокнув не то от восхищения, не то от удивления языком, спросил.
— А ты, паря, случаем, не из мест отдаленных будешь?
— Из них, дедуля, из них. Три дня как оттуда. Вот, решил очиститься перед свободной жизнью.
— Ну и как там? Кормють, видать, не очень. Ишь, как отощал-то.
— Да, уж не санаторий. Тридцать две копейки в день на питание.
— Тьюю, — присвистнул дед, — Чего же на энти деньги можно наесть?
— Хлеб да каша – вся еда наша, — неохотно процедил сквозь зубы, явно не расположенный к беседе, паря.
— Тебя, как зовут-то? – не унимался старче.
— Миханя. Михаил то есть.
— А меня, Прохором Савельечем кличут, — важно представился дед.
Помолчали. Дед Прохор, пройдясь намыленной мочалкой по разным местам, опять обратился к Михане.
— Ты, мил человек, спинку мне не потрешь? А то, вроде, как и не мылся.
Миханя молча взял протянутую мочалку и несколько раз лениво провел ею по дряхлой, натруженной спине деда.
— Че так слабо-то, — прокряхтел старичок, — Три не жалей, язви ее в душу.
— Да, что то мне самому слабо. Перепарился я с непривычки. Выйти б на воздух.
— Ишь, чего удумал. На воздух. Народ-то спужаешь – весь такой раскрашенный, прямо как в журнале «Крокодил».
— В «Крокодиле» картинки для смеха, а у меня для души, — вступился за свои наколотые художества Миханя, — А эта дверь куда ведет, — показал он на голубую, грубо окрашенную дверь, с разбитым, небольшим окошком над ней, — Наружу?
— Эта? Эта в женское отделение.
Лицо Михани мгновенно переобразилось и вместо апатично-равнодушного выражения, на нем заиграл неподдельный интерес.
— Врешь, старый.
— А чо мне врать-то. В женское отделение и ведет. Ежли пожар или еще что, там, приключиться, то что бы было куды выйти.
— А стекло-то почему разбито?
-А, кой его знает, давно уже разбито; не то кады красили ударили, не то сквозняком выбило. Давно уже дырка-то эта зияет.
Минханя сально оскалбился, обнажив два ряда железных зубов.
— А чо это, никто туда не смотрит?
— А чо смотреть-то, бабы они и есть бабы. Чаво в них интересного-то?
— Это тебе, старый, не интересно, так как твой интерес уже весь скукожился, а мне, так очень даже интересно. А, ну ка, посторонись, что бы не перепало, — сказал оживляясь Миханя, сразу позабыв про свою слабость. Он ухватил скамейку за край и подтащил к самой двери, а затем, шустро вскочив на нее, постарался дотянуться до окна, но роста не хватало. Однако Миханя не растерялся; он подставил перевернутый вверх дном таз и осторожно ступил на его мокрую, скользкую поверхность. Теперь, все женское отделение просматривалось как на ладони.
-Ух, ты. – только и смог признести Миханя, глядя на обнаженные, мокрые женские тела.
— Ну, чаво там? Видно чо?, — любопытсвовал внизу дед Прохор.
— Папаня, такой здесь, я те должу, малинник, что у меня слюнки текут, — сказал Миханя, понизив голос.
— Смотри, что б еще чаво не потекло. Размлеешь там, свалишься и ноги сломаешь.
— Да за такие виды, папаня, и шею сломать не жалко.
Дед заерзал внизу, подзуживаемый любопытством.
— Ты, того, этого, дай и мне посмотреть, чо ли.
Миханя ничего не ответил, а только молча глазел в разбитый оконный проем.
— Ну, ты чаво, там, уснул? Отлепись от окна-то, — продолжал настаивать дед.
— Сам отлепись , хрен старый, я это окно нашел, — ни то прошептал, ни то прохрипел Миханя.
— А кто тебе подсказал? Кто?, Не я чо ли? – дед от обиды, перешел из шепота на петушинный фальцет.
Миханя не реагировал. Он застыл у окна и почти не дышал. Как охотник в схроне,он боялся неосторожным шумом вспугнуть дичь.
— Ну, паря, посмотрел и хватит, — нетерпеливо ухватил Миханю за лодыжку, сгораемый от любопытсва, дед Прохор.
— Дед , отвянь, а! Не доводи до греха, — отмахнулся от него, как от надоевшей мухи, Миханя.
— Вы, что тут к бабам подглядываете, что ли? – раздалось вдруг у деда над ухом. Здоровенный мужичина, с соседней лавки, заинтересовался их необычной деятельностью.
— Дак, это ж все он, — заюлил дед, как будто сам, только что, не хотел занять миханино место, — Я ему говорил: нельзя, дак он и слушать не стал.
Но сосед и не собирался стыдить Миханю, как возможно ожидал дед Прохор, вместо этого, он сам влез на скамейку и так как его роста было достаточно, то без всяких приспособлений заглянул в окно, довольно безцеремонно, при этом, потеснив Миханю. Тот хотел было возмутиться, но оценив медвежий размер незванного гостя, хоть и с явной неохотой, но без пререканий, подвинулся.
Вид двух мужиков, стоящих на скамейке (а один еще и на подставленном тазу), влипших в окно, с суетящиймся дедом внизу, заставил многих прервать помывочный процесс и подойти по-ближе. А когда стало известно, куда были устремлены мужичьи взоры, то желающих присоединиться оказалось значительно больше, чем могла вместить на себе скамейка, поэтому, как то само собой, но быстро и организованно, выстроилась очередь. Миханю, конечно, оттеснили. Вынужденный уступить под давлением общественности, он считал это крайне несправедливым и, продолжая стоять на скользком тазу, почти каждый раз, когда один зритель отходил, а второй только собирался занять место, успевал на мгновение втиснуть свое худое лицо в оконный проем. При этом, он тихо и почти умоляюще канючил
— Мужики, ну чо вы, в натуре, я же только что из зоны. У вас жены есть а я голой ляжки восемь лет не видел.
— Не видел, смотри на мою, — с острил один из очередников.
— На кой мне твоя. У меня своя такая же Ну, мужики, дайте еще посмотреть. Это же я нашел окно.
— Да, тихо, ты, — шипели на на него со всех сторон, — Стой спокойно, не гунди, а то застукают, тогда т уж точно никто не посмотрит.
Дед Прохор тоже встал в очередь, но как и Миханя, чувствовал себя несправедливо обделенным, так как почему то считал, что имеет особые права на это окно и поэтому, не переставал жаловаться, повторяя уже наверно в десятый раз, что он тут стоял первым, а еще ни разу в окно не заглянул.
— Дед, помолчал бы немного, — одергивали его, так же как и Миханю, — Надоел уже.
Тут подошла очередь. Мужики помогли ему взобраться на скамейку, но дед был мал ростом и одного таза оказалось не достаточно, поэтому кто-то принес второй и вскарабкавшись на эту, довольно хлипкую кострукцию, дед Прохор, наконец-то, заглянул в женское отделение.
В первую секунду он смотрел молча, а потом, вдруг затряся в мелком смехе и неожиданно для всех по обе стороны двери, закричал .
— Авдотья, а Авдотья у тебя пошто живот такой большой, словно на него таз надели.
Мужики ахнули. Ахнули и в женском отделении.
-Бабоньки, — звоноко заголосил кто-то за дверью, — Мужики подглядывают.
— А-А-А. – завизжало сразу несколько голосов.
«Срамники, срамники-то какие, — послышалось во след, — У самих жены, да дочери, а они беспутством занимаются».
Мужики сразу стушевались и мигом стащили деда со скамьи.
— Ты, что старый, совсем охренел, — зашипели они на него, — Чего орешь-то?
Дед Прохор и сам перепугался, а главное не мог понять, как это с ним случилось. Он растерянно моргал и повторял, как заведенный: «Так, энто ж моя соседка, Авдотья».
— Ну и что ж, что соседка. Чего орал? Теперь, ее муж тебе наконделяет, что б не подглядывал.
— Нееа. Она вдовая.
— Ну, дурило старое, совсем из ума выжил. Тебя, вообще, не надо было пускать, — раздраженно говорили другие, настроенные более агрессивно, за неожиданно прерванный спектакль. И не известно, как бы аукнулось это бедному деду Прохору, но здоровенный сосед вступился за него.
— Чего вы, в самом деле, к пожилому человеку пристали, — сказал он негромко, но так внушительно, что все сразу смолкли, — Не обращай внимания на них, отец.
— Конечно, — поддакнули ему, — Чего вы хотите, увидел папаша давно позабытые красоты, вот и растерялся.
Все засмеялись и постепенно стали расходиться к своим тазам. Один Миханя остался стоять у окна, более того, он теперь мог без помех и в свое удовольствие вкушать крайне эротические картины. Конечно, после дедовых коментариев, все бабенки разбежались по сторонам и было их плохо видно, но одна осталась. Миханя жадно пожирал ее глазами. Немолодая, но очень ладная, с большой попой и большими, соблазнительно покачивающимися в такт движению, грудями, она стояла боком перед самой дверью и как ни в чем ни бывало продолжала намыливать мочалку. Ее светло-рыжеватые волосы, видимо уже помытые, были заколоты в тугой узел, а мокрая, бело-розовая кожа, возбуждающе поблескивала в тусклом освещении.
— Дамочка, — тихо позвал Миханя, — Дамочка, вы, что после бани делаете?
«Дамочка» не реагировала.
— Дамочка, — обратился опять, но уже гораздо громче, Миханя.
Тот же эффект.
«Глухая она что ли?», подумал Миханя и тогда он почти заорал, все равно уже нечего было опасаться
— Дамочка, а давайте после бани встретимся и пойдем куда-нибудь.
«Дамочка» не повела и ухом, зато покинувшие было скамейку мужики опять заинтересовались новым развитием событий и несколько человек немедленно оказались рядом с Миханей, стиснув его со всех сторон. А «дамочка» в это время наконец-то закончила намыливание мочалки; сначала она провела ей по низу живота и попе, а потом нырнула рукой между ног и стала тереть там с таким ожесточением, словно это была не промежность, а закорузлые пятки. От такого рвения к чистоте Миханю бросило в жар. Он мелко переступал ногами на оцинкованом тазу и глупо улыбался, матово поблескивая, при этом, железными зубами.
— Во, дает бабенка! – удивился кто то из стоящих рядом.
— Девушка, — неожиданно вдруг омолодил женщину Миханя, — Давайте. давайте встретимся после бани. Можно ко мне пойти или к вам.
«Девушка» молчала, словно воды в рот набрала.
— Смотри ка не реагирует, воображала, — подтрунивали голозадые зрители.
«Девушка» в это время закончила гигиеническую процедуру и теперь, так же интенсивно полоскала мочалку в тазу.
— Ой, чистоплотная какая, — раздовалось из разбитого окна, размер которого не позволял видеть отдельные лица и только стальные миханины зубы плотоядно поблескивали в самом центре оконного проема.
— Хорошо ли подмылась? – уже определенно хамили мужики, упиваясь своей безнаказанностью и женской беззащитностью, — А то, давай, проверим.
— Девушка, ну не хотите в гости пригласить, пойдемте в кино. Я плачу, — не теряя надежды на успех повышал цену Миханя, — В реасторан пойдемте. Приглашаю. Прямо после бани.
«Девушка» отполоскала мочалку, отжала ее и положила на лавку. Затем, взяв таз за боковые ручки, она немного покачала его, чтобы снять грязь со стенок и неожиданно, быстрым и точным движением, выплеснула содержимое прямо в разбитое окно. Смех оборвался, как от выстрела. Мужики резко отпрянули, от чего лавка не выдержала и перевернулась, увлекая за собой, стоящих на ней, любителей клубнички. Сначала раздался грохот упавшей лавки, звон покатившегося таза, шлепание об пол голых тел, а потом. рука не поднимается написать то, что раздалось во след. Оставляю это на индивидуальную фантазию читателя.
В женском же отделении стоял дружный хохот.
— Вот, молодец, — раздовалось со всех сторон, — Правильно, так их, ханыг, будут знать как подглядывать.
А по ту сторону двери, те кто не принимал участия — смеялись, а потерпевшие тихо, но уже беззлобно матерились.
— Ну, стерва, — отплевывался злобно Миханя, полоща рот под краном с холодной водой, — Встречу я тебя после бани, получишь у меня.
— Я что то тебя не пойму – смялся кто-то из непострадавших, — То ты в гости напрашивался, а то драться лезешь.
— Это ему девушка невкусная попалась? Вишь, как плюется, словно хины наелся.
Дед Прохор, к счастью для себя, во второй кампании подсматривания участия не принимал, а то еще не известно, чем бы закончились в его возрасте эти полеты на бетонный пол. Он вполне оправился от давешнего конфуза и даже начал не без злорадства похохатывать над неудачниками, а особенно над Миханей, видимо все никак не мог простить, что тот не пускал его к окошку.
— Я так понимаю, тебе паря, зубы то, теперь, менять придется, — сказал он с явно фальшивым сочувствием.
— Это почему же? – от удивления Миханя даже перестал рот полоскать.
— Дак, поржавеют тапереча, фиксы твои. У баб, энто место шибко едучее, все выест. Хорошо еще что в глаза не попало.
Дружный смех сотряс ветхие стены старой бани.
Через неделю Дед Прохор, как всегда, пришел помыться. Он зашел в мужское отделение и сразу же взглядом уперся в пресловутое окошко, а если точнее, то в то место, где когда то было окошко, потому что теперь его наглухо заколотили и даже покрасили, как бы давая понять: не ждите и не надейтесь — эротических спектаклей больше не будет. Дед разочарованно вздохнул и засеменил в парную.
Источник статьи: http://proza.ru/2013/03/29/330
Похождения «электриков» в женской бане
Похождения электриков в женской бане
Обычно они с лестницей-стремянкой топают. По двое, а то и по трое. Один наверх лезет, лампы проверять. Другой лестницу внизу поддерживает, страхует вроде. А третий – на подхвате. Сначала они ни на кого не смотрят, вроде делом заняты. Потом громко, чтобы все бабы слышали:
— Вить, — это орет, который наверху стоит, — притащи-ка запаску, да и изоленту прихвати, а то у меня кончается.
Эту фразу у нас вся женская округа наизусть уже знает. Особенным разнообразием эти мужики нас не балуют.
Потом этот Витя полчаса где-то шляется, а электрики начинают постепенно осматриваться. Тот, который внизу стоит, руки раскинув на ширину стремянки, блондин такой голубоглазенький, почему-то не в стену смотрит, а к нам обернувшись. Видно ему так держать сподручнее. Другой, который наверху, шеей вертит, проводку тщательно рассматривает, а нет-нет, да и вниз косого бросит.
Бабы спервоначалу тазиками прикрывались, да задом к ним все встать норовили. А потом, пообвыкнув маленько, уже про них постепенно и забыли. А кто помоложе из нас, так те сами на электриков этих косого бросали. Особенно на молодого, того, что внизу стоял, да глазенки свои бесстыжие таращил. А он уже тоже постепенно освоился и лыбиться начал.
Тут я тоже совсем обнаглела: иду мимо него с полным тазиком, надрываюсь, да как выпалю от смущения, конечно:
— Ты бы, говорю, глаза свои бесстыжие не вылупливал, а помог бы девушке.
Он тогда, не отрывая от меня взгляда, прямо как завороженный, лестницу свою двустворчатую отпускает и ко мне идет. Тазик у меня перехватывает и спрашивает, нести, мол, куда? А я ему:
— А ты что же сам не запомнил, где я тут располагаюсь?
Тут он дальше спрашивать не стал и прямо к моей лавке и поперся. Поставил и стоит, не отходит.
— Свободен уже, — говорю я ему. Или хочешь мне еще и спинку потереть?
Не успел он ответить, тут как грохнет что-то позади нас. Все бабы тотчас обернулись. А это напарник его, электрик высшего разряда, до чего башкой своей любопытной довертел, что с лестницей вместе и грохнулся. Лежит, не шевелится.
Бабы, запричитав, все к нему сбежались. Хоть и мужик, и наглый, а все равно жалко. Обступили его тесным кругом. Распаренные все, жаркие. Он глазенки свои слегка приоткрыл и ошалел видно. Столько сразу курчавеньких наших кругом себя он, наверное, за всю свою жизнь не видел. Да еще сразу! Он, небось, подумал, что помер и в рай попал. А, может, сон ему такой померещился. Он глазенки снова и закрыл.
Но тут напарник его молодой и говорит:
— Вынести бы его отсюда надо. А то жарко здесь, не оклемается.
И на меня смотрит. Помочь-то больше некому. Всё либо мелюзга, безволосая еще, либо тетки толстые, им и со своими-то животами не справиться, не то что грузы таскать.
Взял этот молодой его за ноги, ко мне лицом повернувшись, а я этого контуженого под плечи подхватила. И мы двинулись в раздевалку.
Я его за плечи держу, а он мне головой прямо по моей роднульке постукивает. Идем–то мы с молодым не в ногу, он все задом пятится, да на меня посматривает, мол, не тяжело ли?
Тыкался в меня этот контуженый, тыкался, да видно что-то ему в голову или в другое место ударило. Или аромат какой почуял. Только он глазенки свои прираскрыл и на меня уставился. А я его, опустив голову, плохо вижу: у меня не то, чтоб четвертый был, а, помню, третий уже тесноват становился. И он лица-то моего снизу вверх тоже не видит, а только холмики мои над ним колышутся. Опять, небось, подумал, что на тот свет попал. Ну, и черт с ним.
Донесли мы его до раздевалки. Бабы как завизжат. Картинка такая, значит: впереди парень в спецовке топает, позади девушка голая с почти четвертым номером да с кудряшками рыжими, а посередине покойник вроде.
А мой молодой-то вовсю уже освоился, с бабами в объяснения вступил. Не волнуйтесь, мол, девушки. Живой он.
Тут и напарник их третий, что за инструментами бегал, и объявился.
Вот тут-то бабы и заголосили:
— Да что же это творится такое, граждане? Женчинам и помыться спокойно не дают. Трое мужиков, один из которых покойник почти, прямо как дома себя тут чувствуют. Сейчас милицию вызовем!
А другие как заорут:
— Тут еще милиции не хватало! Они к вам сюда всем отделением сейчас и припрутся. Тебе что, троих мужиков мало? Ладно, девки, давайте мыться пошли, а то следующий банный день только через неделю.
Увели они его вдвоем под руки. А белобрысенький все на меня оборачивался. Да и я к нему уже вроде привыкла.
Выхожу я из бани. Смотрю, он стоит, дожидается кого-то. Видно с мужиками с расстройства выпить решили.
Подхожу к нему. А он меня и не узнает.
— А меня, кстати, Тосей зовут, — говорю.
— Ой, — говорит, — я тебя и не признал.
— А ты что же думаешь, я по улице тоже голой бегать буду?
В кино он меня вечером пригласил. С тех пор и встречаемся.
Источник статьи: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=73641
