Стерпится-слюбится
(история времена заката домостроя)
Зима в России длится долго, и солнечные дни настанут очень-очень нескоро. В тот зимний день с самого утра на небо наплыли тяжёлые облака, подул ветер. Но в купеческом доме Серебряковых было тепло. Из труб валил дым.
Тут на старый тополь, рядом с домом, села черная ворона, громко каркнула, затем поднялась и полетела по направлению к церкви.
– Батюшки светы! – всполошилась Вера Павловна, гувернантка Нади, на всякий случай перекрестилась и засобиралась в церковь. – Не к добру это! Самая верная примета, что в доме покойник будет! За что нас так карает Господь? И так в роду почти никого не осталось! Отец да дочка! Вот и вся семейка! Ох, грехи наши тяжкие!
«Вот накаркала мне ворона родительское благословление!» – шестнадцатилетняя Наденька в шубке, нарядном платке, стряхнула с сапожек снег и посмотрела вслед вороне и вошла в дом. На пороге она встретила свою старую гувернантку, та наскоро перекрестила разрумянившуюся с мороза девушку и пошла молиться богу. Надя Серебрякова была невысокой девушкой с миленьким личиком, с белокурыми волосами, заплетенными в косу, карими глазами.
Папа, Петр Федорович Серебряков – купец I гильдии, почетный гражданин города – был владельцем прекрасного дома в центре города. Родовой дом был велик, добротен, на фундаменте каменном, сложен из лиственницы. Но после эпидемии он опустел: даже печи не все топились: не для кого.
«Господи, прости меня грешную! И пошли папе чуточку христианского милосердия!» – Надо сказать, что и без всякой птицы папина реакция на успехи любимой и милостью Господа единственной дочери в гимназии, и в особенности замечания по прилежанию, не сулила для нерадивой гимназистки ничего хорошего.
Петр Федорович вел собственное дело по торговле обувью и кожевенными изделиями, доставшееся ему от родителей, принимал деятельное участие в благоустройстве родного города: выделял средства на содержание школы, больницы, торговых рядов и пожарной каланчи.
– Надя, небесный покровитель наш Тихон Задонский к образованию подходил со всею ответственностью. Нередко, тогда как его сверстники позволяли себе играть и шалить, он засиживался за учебниками. А вы что? Я предупреждал вас, что если ваши отметки и прилежание не улучшатся, возьму розги? – Напомнил папа. – Тихон меня на это благословит! Прошу вас в людскую!!
Когда папа сердился, он всегда обращался к дочери на «Вы»
– Да, папенька, – ответила Надя, понимая, что наказание неминуемо и спорить бесполезно.
Папа, Петр Федорович был полноват, страдал одышкой, но силой обладал такой, что мог гнуть подковы. Из семейных средств жертвовал крупные суммы на храм, за что неоднократно в благословение от Святейшего Синода получал грамоты, был награжден золотой медалью и иконой Тихона Задонского.
– Идите в людскую ждите меня, – скомандовал рассерженный мужчина, и потеребил бороду, что было наивысшим проявлением гнева. – Настало время объяснить вам, грешнице, что не для того я трачу кровно заработанные деньги на ваше обучение, чтобы вы могли лениться. Может быть, розги помогут изменить отношение к учебе! И еще, гувернантки и дворника нет, так, что если у вас хватит ума упрямиться, я позову Ивана, нашего приказчика!
«Только приказчика не хватало!» – Подумала девушка.
А вслух ответила:
– Хорошо, папенька!
Надя не была непослушной девушкой. Просто от природы ленивой, и теперь за это предстояло вкусить последствия. Смерть няньки в прошлом году обернулась для неё настоящей трагедией. Не стало у сиротиночки единственной защитницы.
Слов нет, хороша Наденька, да ленива! Губки алые, на щёчках нежный румянец стал пунцовым. Фигурка стройная, коса ниже пояса.
Молодого приказчика, рыжего Ивана Архипова – широкоплечего рослого парня усыпанного веснушками, что явно к ней неровно дышал, Наденька стеснялась: он уже несколько раз снился ей во сне, при этом на ней было подвенечное платье, а он безродный. Папа наверняка лучше партию подберет!
Надо сказать, что отец порол Надю не так уж часто, но когда Петру Федоровичу, купцу первой гильдии, уважаемому в городе человеку, приходило на ум взять ремень или розги, это всегда становилось мучительно болезненным и очень-очень стыдным.
Но протестовать она и не думала, принимая строгость отца как должное.
Комнатушка приказчика располагалась рядом с кухней и каморками дворника.
– Только не с приказчиком! – Внутренне содрогаясь, Надя вошла в людскую, затворила за собой дверь и сама отодвинула скамью, на которой спал дворник, от стены.
В прошлый раз, когда она этого не сделала, папа позвал приказчика, и пришлось вынести наказание в его присутствии.
Одета она была в гимназическое платье и передник. Все это предстояло снять.
Всегда Надя порку получала в таком виде, в каком по субботам моются в бане. Законной девичьей стыдливости отец не понимал. «Быть чистыми перед глазами Господа ничто не должно быть скрыто от него». Барышня встала перед образами на колени. Спас Нерукотворный и Тихон Задонский строго смотрели на нее. Знала Наденька хорошо, что вскорости будет дальше.
– Побьет не убьет! – Девушка храбрились, а в душу запала такая тоска, смешанная со страхом, что жить не хотелось.
«Была бы мама жива, она бы за меня заступилась! Но холера выкосила нашу семью! Кончаются Серебряковы! Осталась я, да папенька!» – Надя молилась на коленях перед образами, надеясь на милосердие и заступничество святых. Времени печальные воспоминания у нее не было. Ожидание порки было ужасным! Вскоре Надя услышала тяжелую поступь отца. Половицы скрипели, когда здоровенный мужчина шел по огромному купеческому дому.
Строго-настрого запрещал купец прислуге входить в людскую во время порки без разрешения и особой надобности. Но тут не утерпел приказчик, снял чирики и босиком пошел подслушать, что купец с дочерью делать будет. Уж очень в прошлый раз нагая дочка хозяина ему приглянулась.
Когда купец отворил дверь и затем закрыл ее за собой, Надя, трясясь телом и содрогаясь душой, встала с колен, вышла на середину и сделала папе реверанс. Мучительную и страшную минуту переживала она.
Он стоял перед дочерью, выпятив вперёд живот – своё главное достоинство. Наде суровый отец всегда казался значительно больше, когда собирался приступить к воспитанию.
Сердце Нади отчаянно забилось, когда она увидела длинные мокрые прутья в руках отца.
«Ремнем сегодня не обойдется!» Поняла она. Длинные темно-красные прутья выглядели ужасно страшно в огромных папенькиных руках.
Надя знала, как искусен Петр Федорович в их применении. Воспитывал он единственную дочь по домострою.
– Раздевайся и ложись на скамью! – Купец улыбался крупными как у лошади с желтыми зубами.
«Вот и все!» – Надя поняла, что сейчас ни один святой не поможет в ее печальной участи.
С дрожью в коленях, Серебрякова сняла передник, взялись руками за подол платья, стащила его через голову, следом от чулок и нижних рубашек с панталончиками освободилась. И осталась, в как баньку собралась, сложила всю одежду на стул.
Изразцовая печь великолепно грела, но Наденьке, от предвкушения неминуемого наказания стало холодно. Перед поркой она всегда раздевалась перед отцом, но с каждым годом это становилось все тяжелее. Груди у шестнадцатилетней Нади большие, круглые, тело пышное, а вот зад, как считал Петр Федорович, маловат.
– Господи, пронеси, – обнаженная Надя перекрестилась, поцеловала нательный крестик, и легла на скамью. – Отврати гнев, папенькин!
В глазах стояли слезы.
– Жалко девицу, – думал приказчик, слегка приоткрывая дверь. Петли, смазанные салом, не скрипнули, зато теперь он мог не только слышать, но и видеть происходящее.
Приказчик, здоровый рыжий детина, уже три года служил у купца и заслужил его полное доверие усердной службой. Может и воровал, да ни разу не попался.
– Такая красавица выросла! Порода Серебряковых! – Рассуждал Иван. – Отец у неё взаправду лишку строгий. Не ровня я ей, ох не ровня, а то бы посватался!
– Все дети в семье небесного нашего покровителя Тихона Задонского воспитывались в любви к Богу, и эта любовь спасала семью от чрезмерной печали и скорби в трудные времена. – Купец привычно засучил рукава, выбрал первый прут и протянул дочери для поцелуя.
Та безропотно поцеловала прут, который вот-вот вопьется в ее тело.
Взор приказчика из-за приоткрытой двери сосредоточился на бледном, круглом заде, которому очень скоро предстояло поменять цвет. Купец стоял к нему спиной, а Наденьке было не до разглядывания того, что творится за приоткрытой дверью.
– Не жалей розги для дочери своей! – Петр Федорович изогнул прут и попробовал его в воздухе:
Несчастная гимназистка была в том состоянии, когда розга уже поднята над тобой, готовая упасть в любую секунду. Ан, не падает. Ждешь удара, а его все нет. И от этого томления так тяжко, что даже дышать тяжело.
– Руками возьмись за ножки скамьи! – Приказал папенька. – Ты знаешь, что будет в случае неподчинения.
Надя тотчас же послушалась, так как видеть приказчика с веревками ей совсем не хотелось.
Приказчик Иван, которому Петр Федорович Серебряков полностью доверял и полагался на его сметку не раз доказывал хозяину свою преданность, ждал начала жуткого домашнего спектакля.
– Моя вина – ваша, папенька, воля! – Девушка зажмурилась, чувствуя легкое постукивание прутом по заду.
Она знала, что вскоре получит первый обжигающий удар, но папенька не торопился.
Впрочем, приказчику слишком долго ждать начала наказания не пришлось.
– С Богом! Приступим! – Петр Федорович перекрестился на иконы, перекрестил дочь, поднял прут, и хлестнул им поперек зада, спокойно наблюдая, как Наденька приняла «благословление» с достоинством. Значит, на помощь приказчика звать не придется.
Спустя мгновение после похожего на выстрел звука прута, тело Нади судорожно дернулось, и у девушки вырвалось жалостное всхлипывание.
След прута наливался красным.
Надя этого не видела, но чувствовала как боль, напоминавшая ожог раскаленной проволокой превращается в зуд.
Надя не раз и не два была порота, и прекрасно знала, чего ожидать от свидания с прутом, но никогда не была готова к жутким мучениям от оного.
Приказчик видел, что купец не торопился, но и пощады не давал. Вскоре тело несчастной вздрагивало от боли, слезы лились потоком.
Конечно, Наденька знала, что папа любит ее всем сердцем, и желает ей только хорошего, но сейчас это было слабым утешением.
Папа тяжело, с хрипотцой дышал, и прервал наказание только для того, чтобы вытереть пот большим клетчатым платком. Девушка, повернув голову, увидела, как покраснело папенькино лицо. Тут порка продолжилась: Прут снова рассек воздух и впился в нежное тело.
Несчастная металась, стонала, плакала, сучила ногами, но рук от ножек скамьи не отрывала, а приказчик подслушивал под дверью, не собираясь вмешаться.
– Господи, благослови! – Купец хлестнул, заметив скрюченные пальцы ног и побелевшие костяшки на руках Нади, отчаянно старавшейся перенести суровое наказание с достоинством дочери, почитающей руку отца.
Несчастной было больно. Боль нарастала с каждым ударом. Она была не в состоянии думать ни о чем, кроме этой боли, даже законный девичий стыд куда-то подевался.
– Юные бо люди более научаются от дел, нежели от слов и наказания. Потому сугубое горе отцам, которые не токмо не научают детей добра, но соблазнами своими подают повод ко всякому злу! Таковые отцы не телеса, но души христианские убивают! – Петр Федорович, цитируя святителя Тихона Задонского*, не будучи жестоким человеком, был уверен, что пороть надо достаточно сурово. Конечно не так, как каторжников в тюрьме, но чтобы было памятно и не хотелось повторения.
– Помоги, Господи! – Мужчина не торопился, затягивая болезненный сеанс, чтобы Надя не только полностью ощутила мучительную боль от справедливого сурового наказания, но вела себя на скамье с возможной учтивостью.
Он чувствовал, что кровь в его голове стала пульсировать, а перед глазами появились стеклистые червячки.
«Вызову лекаря, чтобы поставил мне пиявки! Решил купец, но порку закончу! Наденька не убегает со скамьи и не закрывается, значит, она почитает своего отца и его права на воспитание дочери!»
– Многие родители, имея слепую любовь к своим детям, жалеют их наказывать за проступок, но после, когда вырастут и неисправными будут, сами узнают свою погрешность в том, что детей своих не наказывали, пока те малыми были. – В четвертый раз купец с силой опустил прут, пробив Надю на стон.
«Боже, как она прекрасна!» – Приказчик, глядя на расправу, разгорячился, покраснел, изо рта потекли слюни. Он увидел, что кончик прута захлестнул на бедро, выбив крошечную капельку крови, но девушка удержалась в воспитательном положении.
Полосы ложились одна под другой, опускаясь все ниже и ниже.
«Господи, прости меня грешную!» – Надя зажмурила глаза, но слезы все равно капали на скамью. Ей разрешалось вертеться во время порки, но запрещалось вставать со скамьи и прикрывать попу руками.
От нестерпимой боли она дрыгала ногами в коленях, хотя и пыталась сдерживаться всякий раз, когда жгучий удар обжигал зад. На пятом ударе она по-прежнему боролась с собой, чтобы сдержаться и папе не пришлось звать на помощь приказчика.
– Грех, оставленный без наказания, бывает причиной другого греха, а также причиной греховного обычая, что очень страшно. Поэтому за всякий проступок наказывай своих детей по мере проступка, чтобы помнили, за что наказываются, и так бы впредь боялись оступаться!
– Да, папенька! – Наденька прекрасно знала эти слова из проповеди Святителя Тихона Задонского, небесного покровителя их семьи, которого папа любил вспоминать во время наказания дочери. *
– Когда хочешь, чтобы твои дети исправными и добрыми были, будь сам исправным и добрым и всяким образом берегись подать им соблазн. – Папа продолжил проповедь, поменял прут, обошел вокруг скамьи, отдышался и всадил удар чуть ниже ягодиц, прямо в эту особенно нежную и область, откуда растут ноги. – Иначе ничего не достигнешь, ибо они более внимают твоим словам, делам и поступкам, нежели твоему приказанию и наставлению!
Еще одна долгая пауза, потом шестой удар, чуть выше пятого.
Сейчас Надя была в шаге от того, чтобы сбежать, но дикая боль сковывала каждое движение. В глазах от каждого укуса розги темнело.
«Сколько же он мне назначил? А может – это последний?» Измученная страданиями, сурово иссеченная девушка, казалось, совсем одурела от боли и горя.
Приказчик понял, что на этот раз гимназистке не повезло. Папа решил выполнить воспитательную дюжину. Он еще шесть раз хлестнул прутом. Приказчик, наблюдая за наказанием, понял, что очень хочет совершить с дочерью хозяина плотский грех. Надя, дергалась, отчаянно вихляла задницей, которая стала полосатой, из последних сил вылеживая на скамье, как положено. Девушка в этот момент казалось ему самой прекрасной на свете и самой желанной мужской добычей. Наконец, сильнейшая в жизни Нади порка закончилась.
– Прощена перед лицом отца! – Бородатый купец покраснел, и глаза налились кровью. – А теперь попроси прощения перед Богом! Можешь встать и помолиться! Глаза у Нади были мутные, блуждали, слезы текли ручьем. Она, снова преклоняя колени и выслушала обычную нотацию:
– Это – для твоего собственного блага! И предупреждение перед лицом Господа Бога нашего, что в следующий раз будет хуже!
И тут папа захрипел, посинел и мешком упал на пол.
– На помощь! – Закричала Надя, забыв, что она голая.
Несмотря на двадцатилетний возраст и добродушный вид, в нужный момент приказчик Иван действовал решительно и целеустремлённо.
– Кондратий хватил! Все! Отжил свое Петр Федорович! – Приказчик как-то слишком быстро появился в людской. Осмотрев тело, он понял, что помогать бесполезно. Теперь Наденька оказалась в его полной власти! Он окинул ее жадным сально-масляным взглядом, медленно осмотрел нагую хозяйскую сироту от макушки и до кончиков пальцев.
– Господи, как сказочно ты хороша!
Несчастная Надя буквально заледенела под алчным взглядом хищника, даже перекреститься не было сил. Пытаясь прикрыть нагое тело, она попыталась отойти к двери, но приказчик одной рукой схватил девушку за запястье. Другой рукой коснулся ее лица. Она отпрянула.
– Твой папа сейчас отвечает за свои грехи перед богом! Не согрешишь – не покаешься! Не покаешься – не спасешься! – Он оскалился в похотливой ухмылке, и тут же завалил несчастную девушку на пол.
Теперь Надя была полностью беззащитна: кухарка ушла на рынок, гувернантка с дворником в церкви, и в доме кроме них больше никого не было.
«Накаркала ворона беду! – Подумала девушка. – Не отмолили!»
– Нет! Не надо! – Кричала Надя, вздрагивая под грузным телом приказчика.
Он же, не замечая ничего, рывком хищника, раздвинул ей ноги.
– Папа! Папенька! – Несчастной показалось, что в нее воткнули кол. На секунду она замерла. Боль между ног пронзила с такой силой, что она потеряла дар речи.
– Пусти! – В следующую секунду она уперлась руками в его грудь, безуспешно пытаясь скинуть приказчика с себя. Потом стала царапать его и скулить.
– Не дергайся! – Он врезал ей увесистую пощечину и с силой надавил. Наденька охнула, закрыла глаза и откинула голову в сторону.
«Бесчестье на всю жизнь! Вот так, на полу, как свинку в хлеву!» – Она зажмурилась, стиснула зубы, и больше не сопротивлялась.
Ей показалось, что на его лице не было ничего кроме звериного оскала и ледяных колючих глаз, которые были широко открыты.
Вскоре все было кончено. И даже сейчас, когда приказчик получил тело, когда смог сломить сопротивление Нади, ее душа так и не подчинилась ему. Обесчещенная девушка горько плакала.
Довольный приказчик говорил:
– Надя, у тебя есть два пути. Первый: вызвать полицию. Меня сошлют на каторгу, а ты будешь на век опозорена. В лучшем случает – монастырь грехи замаливать, раздашь, как Тихон Задонский свое имущество, а монахи твое наследство поделят! Второй: выходи за меня замуж! Я буду тебе хорошим мужем и отцом нашим детям!
Приказчик взял ее за косу, откинул ее голову и посмотрел ей в глаза. Надя перестала плакать: слезы просто кончились. Несколько минут она лежала, не двигаясь, а потом села на полу.
На дубовом паркете растеклось пятно крови.
– И ты предлагаешь это над неостывшим телом папеньки? – Она посмотрела на него красными от слёз глазами.
– Да, говорю! Я люблю вас! Этим я могу искупить свой грех!
Взгляды их встретились. На лице Ивана сияла самодовольная улыбка, которую он и не думал скрывать, а на лице Наденьки тоска-печаль.
– Памятью твоего отца клянусь, что ты будешь счастлива – все сделаю – выкую и вылеплю – создам нам чудную жизнь.
– Пойду, коль Бог простит, а Тихон Задонский благословит! – Наденька сняла с божницы икону Тихона Задонского, перекрестила вставшего на колени приказчика.
У Нади с приказчиком получилось как в той поговорке: стерпится-слюбится!
После похорон свадьбу сыграли тихо в родовом селе приказчика.
Священник не хотел венчать так быстро после похорон Петра Федоровича, но золотые десятирублевки сделали свое дело. Уже который раз Надя думала, что выходит замуж в грехе, но Господь простит и всё будет очень хорошо, должно быть!
На благословение жених и невеста трижды осенили себя крестным знамением и приняли от священника свечи.
Великолепно, басом пел дьяк, успевший принять стаканчик рома из запасов Петра Федоровича…
Сельская церковь была полна народа разного, а тут такое событие – венчание! Невеста – красавица писанная, юная!
В углах возгласы:
– Не могла себе купца найти! Время-то наступило какое, славное!
На лице Ивана одухотворение и явная сосредоточенность – знает кот, чье мясо съел!
Необыкновенный подъём душевных сил слезу давил у греховодника, но появилось в душе новоявленного купца и мужа что светлое, небесное. Священник благословил общую чашу, и молодые троекратно вкусили из неё разбавленное водой вино.
– Священный покров и венцы возлагаются на головы Ивана и Надежды! – Отец Александр соединил их руки и троекратно обвел вокруг аналоя, ибо супружество должно быть вечным шествием рука об руку.
– Везучий этот приказчик – Дьяк пел и смотрел на происходящее – такого без роду-племени, венчают на девушке из знатного купеческого рода.
Трижды сотворив над головами жениха и невесты крестное знамение, священник одел им обручальные кольца.
— Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя! — Апогеем явилось крестное знамение, которое сотворил священник над головами жениха и невесты.
«Вот теперь не только тело, но и душа Наденьки принадлежит мне! А я принадлежу ей! Перед Богом и людьми!»
Первого своего ребенка Надя назвала именем папеньки.
Брак, не смотря на греховное начало, оказался долгим, счастливым, и плодовитым.
Иван смог приумножить состояние купца, обеспечить дочерей приданным и сыновей паем в торговом деле. Воспитывал он их, как положено, по домострою.
В няни, в горничных Надя брала девушек из бедных семей, которых держала в строгости, старалась дать хоть небольшое образование, подыскивала для них женихов и обеспечивала приданым.
«Стерпится-слюбится!» – говорила Наденька детям, устраивая их браки по расчету.
Предание о том, как Наденька вышла замуж, хранится в семье потомков купцов, вместе с иконой Тихона Задонского, немногими документами и реликвиями, которые удалось сохранить в годы лихолетья. В смутное время революции семья потеряла все, нажитое поколениями предков.
Источник статьи: http://proza.ru/2019/05/04/1306
