Статья баня аркадия ваксберга
При сегодняшней свободе слова и печати трудно припомнить случаи, когда бы правоохранительные органы адекватно реагировали на тот компромат, который журналисты публикуют на страницах печати. Сколько за 15 постсоветских лет свет увидело статей о ворах и мздоимцах с самого «верха», но почти никого из них так и не привлекли к ответственности. А тех, кого всё-таки привлекали (в редчайших случаях!), тем суд в итоге выносил на удивление мягкие наказания: вроде нескольких лет тюрьмы. условно.
В советские годы элита тоже старалась не давать себя в обиду: разного рода кланы, делившие власть в стране, не позволяли правоохранительным органам трогать себя, любимых. Правда, получалось это не всегда. Были случаи, когда власть вынуждена была жёстко реагировать на публикации в прессе, в которых вскрывались неприглядные факты из жизни новоявленных «красных буржуев». Один из таких случаев произошёл в 1976 году.
12 мая в «Литературной газете» был опубликован судебный очерк Аркадия Ваксберга «Баня», в котором советскому читателю была наглядно продемонстрирована криминальная изнанка жизни сильных мира сего. Речь в очерке шла о том, как в Чебоксарах руководители строительного треста превратили городок для студенческих стройотрядов в базу для своих сладких утех. В тамошней баньке, строительство которой обошлось в 15 тысяч государственных рублей, они привечали нужных людей: кормили и поили их, поставляли девочек. За банькой присматривали 17 спортсменов-самбистов, которые сами под шумок не гнушались проворачивать свои тёмные делишки, а однажды даже участвовали в групповом изнасиловании. Короче, дым в баньке стоял коромыслом.
Проницательный советский читатель сразу смекнул, что на месте упомянутых в очерке руководителей строительного треста могли стоять любые фигуры рангом повыше, имевшие точно такие же баньки во всех уголках необъятного Союза. Слухами о многочисленных фактах диких оргий в среде партийной, комсомольской и хозяйственной номенклатуры уже тогда полнилась земля советская, и очерк «Баня» послужил как бы первым официальным их подтверждением. Не случайно и на Западе к этому очерку было проявлено повышенное внимание: его перепечатали многие крупнейшие мировые газеты.
Между тем статья в «ЛГ» появилась неспроста: это была реакция на суд, который в те дни завершился в Чебоксарах над устроителями пресловутой «баньки». Результаты суда были более чем странными: все стрелки были переведены на спортсменов-самбистов. Двое из них были приговорены к 15 годам тюрьмы, один — к 14, другой — к 8 и т.д. А вот непосредственные виновники всего случившегося, так сказать, идейные вдохновители и организаторы «баньки» — руководители строительного треста — сурового наказания избежали: управляющий трестом получил всего лишь 6 лет тюрьмы за злоупотребление служебным положением, а два его подельника и вовсе отделались мизером — годом заключения в колонии общего режима.
Статья в «ЛГ» ставила перед собой цель привлечь внимание центральных властей к итогам этого суда, и она этого добилась. Результаты были опротестованы, и уголовные дела на главных фигурантов были отправлены на доследование. Попутно власть разобралась и с теми, кто «крышевал» эту «баньку». 12 июля 1976 года приказом министра внутренних дел Чувашской АССР был освобождён от своей должности начальник Калининского РОВД города Чебоксар, на территории которого функционировала банька. Но на этом процесс не закончился.
Источник статьи: http://www.x-libri.ru/elib/razkv000/00000305.htm
Статья баня аркадия ваксберга
Весна… Открываем окно… Привычный городской пейзаж – стена соседнего кирпичного дома, разрытый котлован, трубы и чахлое деревце. Да, ещё два бомжа на скамейке у подъезда. Спят.
Для того чтобы захотеть увидеть другое выражение лица нашей родной земли, теперь уже людям необходима помощь – для начала книгами, такими, как книга о Русском Севере Анны Пермиловской. Мы всё-таки ещё пока читающая – и познающая мир не только через рекламу – нация.
P.S. «ЛГ» готова оповещать своих читателей о лучшей краеведческой литературе, если таковая будет поступать в отдел «Общество». Наш электронный адрес: nomir@lgz.ru 28
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Жизнь ради истины
Жизнь ради истины
На 84-м году ушёл из жизни Аркадий Ваксберг , литгазетовец с полувековым стажем Писатель, драматург, сценарист, доктор юридических наук, человек-оркестр, как называли его в «Литгазете», Аркадий Иосифович Ваксберг был легендой в журналистской среде и любимцем миллионов наших читателей в 70-е и 80-е годы. Письма-отклики на его публикации приходили мешками. К нему в редакцию приезжали из глубинки ищущие справедливости люди – с документами, доказывавшими их правоту. В редакцию звонили нередко с одной лишь просьбой: «Можно хотя бы услышать голос Аркадия Ваксберга?» Потому что его взрывной напористый голос с интонациями насмешливого оптимизма вселял уверенность, помогал жить.
Секрет его популярности был прост: в подцензурные времена он писал правду и только правду. Для чего вместе с другими «звёздами» журналистики возродил в «ЛГ» старинный жанр русской публицистики – судебный очерк, позволявший от описания единичного факта перейти к социальной аналитике. Старшее, да и среднее поколения читателей «ЛГ» помнят, какое оглушительное впечатление произвели его судебные очерки «Баня», «Ширма», «Завтрак на траве», «Обед на песке», «Диагноз», «Сильная личность», «Прорыв» (их было около ста) на миллионные читательские массы. «Литгазету» с его публикациями передавали из рук в руки, зачитывали, что называется, до дыр. После многих его публикаций на пленумах Верховного суда СССР принимались решения, корректирующие правоприменительную практику. Именно он впервые на страницах «ЛГ» ввёл в оборот понятие «телефонное право», сразу же прочно вошедшее в политический и журналистский словарь.
Газетная работа легла в основу многих прозаических и драматургических произведений Аркадия Иосифовича. Он автор сценариев художественных фильмов «Средь бела дня», «Штормовое предупреждение», «Провинциальный роман», сериала «Специальный корреспондент», пьес «Закон», «Выстрел в тумане», «Верховный суд». Основные книги Аркадия Ваксберга – «У крутого обрыва», «Белые пятна», «Опасная зона», «Не продаётся вдохновенье», «Царица доказательств» (о сталинском прокуроре Вышинском), «Гостиница «Люкс», «Валькирия революции» (роман об Александре Коллонтай), «Загадка и магия Лили Брик», «Гибель Буревестника. М. Горький: последние двадцать лет», «Нераскрытые тайны»; мемуарный двухтомник «Моя жизнь в жизни» – переведены на все основные языки, многократно переиздавались в стране и за рубежом. Самую последнюю, изданную в минувшем году, «Семь дней в марте. Беседы о русской эмиграции» он написал вместе с известным французским славистом Ренэ Герра.
С 1996 года и до последних своих дней Аркадий Ваксберг работал собственным корреспондентом «Литературной газеты» во Франции, постоянно выступал на страницах «ЛГ» и других изданий с материалами о культурной и политической жизни Европы. Он награждён медалью имени А.Ф. Кони за правовое просвещение народа, являлся членом трёх Союзов – Союза писателей, Союза журналистов и Союза кинематографистов, а также был вице-президентом Русского ПЕН-центра.
Аркадий Ваксберг был темпераментным, остроумным человеком, создававшим вокруг себя атмосферу интеллектуального поиска. В нашей памяти он останется таким навсегда.
Выражаем соболезнования семье и всем близким А.И. Ваксберга.
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Источник статьи: http://www.rulit.me/books/literaturnaya-gazeta-6321-read-330762-64.html
Аркадий Ваксберг. «Баня»
«Волга», как меня слышишь? — надрывается рация. — Даешь бетон, «Волга»! Даешь бетон, говорю. — «Слышу, слышу! Даю. » Идёт бетон, и это значит — набирает темп Чебоксарский тракторный. И за первой очередью скоро вступит вторая, и мощные трудяги — промышленные тракторы разъедутся по стране, чтобы прокладывать трассы, возводить заводы и города.
«Волга» дает бетон!
Тут же, неподалеку, — палаточный городок. Сейчас он пустует. Летом его заселит весёлое племя студентов. ЦК ВЛКСМ объявил Чебоксарский завод промышленных тракторов Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Есть у строителей и Дом культуры, и библиотека, куда отовсюду поступают в дар тысячи книг, стадион и физкультурные залы, танцплощадки, где молодежь стройки и студенты проводят досуг. Студенческие отряды каждое лето помогают строителям, не чураясь никакой, даже самой чёрной работы и не требуя для себя скидок, льгот и комфорта. Не за комфортом они едут сюда, что верно, то верно, но должны же, однако хозяева позаботиться о своих добровольных помощниках?! И они позаботились: на высоком волжском берегу временно выделен большой участок, чтобы на нём разместить самое необходимое для быта и отдыха студентов. Баня — прежде всего.
Я долго искал эту баню, тщетно блуждая по засиженным опустелым дорожкам, мимо бараков и времянок. Домики были ветхие, наспех сколоченные, через разбитые стекла внутрь намело снега, непрочные фанерные листы покосились, прогнулись, прогнили. Зато рядом, чуть на отшибе, вызывающе красовался двухэтажный кирпичный дом — с лоджиями, балконами, галереей. «Профилакторий» — гласила дощечка прибитая возле входа. Огромная овчарка рванулась, преградила мне путь, залилась злобным, пронзительным лаем.
Баня пряталась в зарослях ивняка, напрочь скрытая сверху от постороннего глаза. Чтобы к ней подойти, пришлось спускаться по крутой обледенелой лестнице — около сотни ступенек. Как раз в этом месте река образовала уютную бухточку — миниатюрная банька современной постройки служила ее украшением. Крытые лаком доски ценных пород отливали медью в лучах заходящего солнца. Резные наличники, декоративные фонари и ручки из кованого железа, кокетливое крылечко причудливой формы прелестно вписывались в пейзаж, а воображение легко подсказывало, как гляделась эта игрушка летом, утонувшая в зелени, у самой кромки песчаного пляжа, на который набегает волна.
Я вошел в «санпропускник» (такая табличка висела над дверью бани), вошел и ахнул. Холл с камином, баром, полатями, застланными коврами. Массивные висячие подсвечники ручной работы. Панно и росписи на стенах. Отделанная кафелем и мрамором крохотная парилка. Хозяева постарались на славу, позаботились о студентах, создали им этот райский уголок для отдыха и здоровья. Создали-то создали, но не им.
Когда учреждению или организации выделяют участок, всегда оговаривают, для чего он дается. На какой срок. Но руководители пятого Стройтреста, став «хозяевами» земли, почему-то решили, что они хозяева без кавычек. Что не для студентов им дали этот участок, а для них же самих. Не на пять только лет, a навечно. И что делать они могут на этой земле все, что хотят.
А хотели они не так уж и мало. Впрочем, не так уж и много: пожить в свое удовольствие, с комфортом, с размахом, душой отдохнуть и телом, благо место чудесное. пейзаж — дух замирает, а возможностей «наладить быт» сколько угодно и денег полно (государственных, разумеется), и материалы без всяких ограничений, и рабочие руки. Отдать только приказ — умельцы и мастера исполнят любую их прихоть, искренне полагая, что делают полезное, нужное дело. Откуда им знать, что их обманули и заставили строить «не то».
Действительно — на территории студгородка выросло совершенно «не то». Неподалеку от палаток и бараков, где по-прежнему, ни на что, не жалуясь, ничего не требуя, летом жили студенты, с неслыханной быстротой вознесся солидный каменный дом со всеми удобствами — для отвода глаз ему дали скучное имя «профилакторий». Комфортабельные квартиры с видом на Волгу пять дней в неделю стояли запертыми на замок, дожидаясь хозяев. Те приезжали по субботам и воскресеньям, заряжались здоровьем, созерцали природу под вакхальные напевы и звон граненых стаканов (хрустальных не завезли). И опять-таки профилактики ради шли вечером в «финскую баньку», которая по всем документам считалась студенческим санпропускником.
Говорят, нелепые эти названия — «профилакторий», «санпропускник» — доставляли гулякам особенно много веселья. Было поистине что-то забавное в контрасте вывески и интерьера — «формы» и «содержания». Контраст был особенно разителен для непосвященных — сюрприз, которым хозяева угощали гостей, обошелся государству в несколько сот тысяч рублей.
Именно так: в несколько сот тысяч! Когда прокуратура подсчитала веселые эти убытки, оказалось, что только «профилакторий» стоил без малого двести тысяч. Да еще «банька» — почти пятнадцать. А расходы, туманно названные «другими», составили почти полтораста.
«Фактически палаточный студенческий лагерь, — было сказано в обвинительном заключении, — постепенно превращался в курортную зону для руководства стройтреста и почетных гостей, причем впоследствии этот лагерь уже полуофициально стал именоваться в тресте «базой отдыха руководящего состава».
Бывший управляющий стройтрестом Гурин пришел ко мне во время перерыва судебного заседания — безупречно одетый, элегантный мужчина, светловолосый и голубоглазый, с чуть застенчивой, милой улыбкой. Идет процесс, но он не под стражей, он даже успевает забежать на работу, отдать нужные распоряжения, а потом точно к сроку явиться в суд, занять место на скамье подсудимых в первом ряду, давать показания, нервно поглядывая на часы: его ждут на стройке, надо поспеть хоть на полчаса, хоть на час, и он поспевает, поздно вечером, но поспевает. И так каждый день, потому что, изволите видеть, он горит на работе, любит своё дело и живет только им. Вот и сейчас, если чем-нибудь он недоволен, то, пожалуй, одним: дело стоит, а ему приходится объясняться со мной, в сотый раз повторяя, как облыжно он оклеветан только за то, что делал добро.
В нем угадывается незаурядность, и верно, все говорят, что это талантливый, опытный инженер. Работал раньше в Карелии, сменил множество должностей, никак не мог ужиться с начальством. Хотелось размаха! Хотелось места, достойного его дарования. Друзья помогли ему, представили в лучшем виде. И вот он пробился сюда, на огромную стройку, занял пост, и дела пошли хорошо, ему помогали, а он скромно пожинал успехи и лавры н «старался, старался, старался», чтобы оправдать надежды, не подвести.
Он любил выступать «перед народом» — слегка похвастаться демократизмом, щегольнуть знанием рабочих нужд, посулить золотые горы. «Будем трудиться, — говорил он, — чтобы создать рабочим хорошие бытовые условия. Я бы с радостью дал всем по отдельной квартире. Но не хватает!» И ведь правда: квартир не хватает. И все же кому мог, тому давал. Щедро и безотказно. Своему шоферу — трехкомнатную и, сверх того, комнату. Своему управдому — двухкомнатную (кроме отдельного особняка). Своему ближайшему сотруднику Александрову, о котором речь впереди, — тоже двухкомнатную — без очереди и даже без ордера исполкома. Квартир не хватает, и всё же ещё две из числа тех, что были выделены для рабочих, решили превратить в трестовскую гостиницу. Оборудовали дорогой мебелью. Снабдили посудой. Гости не заставили себя ждать. Только были это почему-то вовсе не приезжие специалисты, а опять же трестовское начальство и ближайшие их сотрудники.
Здесь вкушали и выпивали. Предавались любовным утехам. Отдыхали от забот. А потом отправлялись в «профилакторий», в «баньку», устланную коврами, на уютный песчаный пляж.
За два года от постояльцев самодельной гостиницы поступило в кассу лишь три рубля. Зато на её содержание трест израсходовал свыше шестисот. Стоимость вин и закусок в эту сумму не включена. Подсчитать такие расходы не удалось, хотя известно доподлинно: на застолья никто не израсходовал ни единой своей копейки.
Из показаний свидетеля Мамонова К. И.
«Меня приняли на работу в Стройтрест № 5 сторожем, но предупредили, что моя задача — только ловить рыбу, потому что управляющий Гурин любит свежую стерлядь. Я согласился, по указанию начальства браконьерски ловил рыбу сетью и ежедневно сдавал Александрову, за что каждый месяц получал в управлении зарплату. Приезжали Гурин, его заместитель Балясов с женами, катались на лыжах, ходили в баню, и из выловленной мною рыбы работавшие на базе сотрудники им варили уху.
«Гурин Александр Петрович. зарекомендовал себя высококвалифицированным специалистом, грамотным инженером волевым руководителем. Отзывчив и просьбам подчиненных, в быту, морально устойчив. »
Как вы думаете, — Гурин пытливо заглядывает мне в глаза, — я совсем погорел или есть еще небольшая надежда?
Небольшая надежда, думаю, есть: он является в суд, на скамью подсудимых, не арестантом, а заместителем главного инженера стройтреста (понижение не очень-то ощутимое), и виновным себя отнюдь не считает. Он всегда казался себе личностью сильной. И значит — неуязвимой: ведь «нужного человека» никто в обиду не даст. Да и что, в самом деле, он себе позволял? Попариться в баньке, прошвырнуться по Волге на катере, съесть уху из свежей стерлядки? Разве не имеет на это право человек такого масштаба? Разве «не заслужил»?
Он ищет сочувствия, ждет, что я пойму, поддержу. Но я не поддерживаю, и он выкидывает главную карту:
Я ведь всё же не Ермолаев.
Ермолаев сидит не в первом ряду, а за барьером, под конвоем, без тонкой бородки, про которую я так много наслышан. Говорят, она придавала его худому красивому лицу выражение усталости и задумчивости.
В обществе «соратников по скамье подсудимых ему не очень уютно, он требовал, чтобы его от них отделили: «Культурному человеку не место рядом с этой сомнительной публикой». Допустим, не место, но что делать, если «культурный человек именно с «этой публикой» крепко связал свою судьбу? Когда-то он рос скромным, застенчивым пареньком в семье без отца. Мать — рассыльный курьер — выбивалась из сил, чтобы поставить на ноги сына и дочь. Миша не роптал, никому не завидовал, учился, играл на тромбоне и флейте, был смышленым мальчишкой, жадно рвущимся к знаниям. Он взял все, что дает наше общество любому, кто хочет учиться, проявить себя, — и диплом получил, и работу. С помощью институтских друзей устроился на крупнейшую стройку, где стал одним из ведущих руководителей — человеком, которого знал весь город.
Ещё в Пскове, начинающим инженером, он нашёл для себя подходящий пример. Была у них в управлении комната, где поселяли командированных. На небольшую сравнительно стройку приезжало не слишком-то много гостей, так что комната пустовала. Щедрый начальник «жил сам» и «давал жить» другим. Ключ доставался Ермолаеву.
Теперь, став главным инженером, Ермолаев решил использовать опыт. Но опять же — с размахом. На широкую ногу. Не комната будет — квартира. Не одна — две. И прибрежная резиденция — подальше от любопытных. Разный там инвентарь: катера и моторки. Стильная мебель. Интерьер. чтобы радовал глаз. Баня. Музыка. И вино.
Проект «резиденции» создаст выписанный из Карелии «ценнейший» специалист. («Общие затраты на строительство „санпропускника“, которым студенты никогда не пользовались, и который был предназначен для личных нужд небольшой группы работников треста, составили 13 973 рубля. » — так будет написано потом в обвинительном выключении.)
Об интерьере позаботится художник — его оформят как маляра. («Излишества при самовольном строительстве „санпропускника“ по типу „финская баня“ привели к значительному перерасходу денежных средств, в частности, отделка под красное дерево и роспись выжиганием обошлась в 1773 рубля. » — из того же документа.)
Но должен же кто-то поддерживать все это хозяйство: обеспечить тепло и уют, пар и стол! Да и без легко сговорчивых женщин весь интерьер становится пресным и скучным.
Условие было такое:
В «обслугу» брать только верных и преданных, готовых на все, чтобы ублажить «хозяев». Сформировать команду «обслуги» доверили «самому» Александрову — мастеру спорта по самбо. Знаменитый самбист работал инструктором в «Спартаке», но метил в большие начальники. И он им стал: Гурин и Ермолаев сделали его — ни много ни мало — инженером стройтреста. Пройдет время, и тот же Гурин — тогда еще не обвиняемый! — подпишет Александрову — уже обвиняемому! — такую характеристику: «За период работы в тресте замечаний по работе не имел, с возложенными на него обязанностями справлялся. ».
Какие же обязанности были возложены на этого «инженера» без образования, который вряд ли мог отличить рубанок от топора? Штат электриков и монтеров, сторожей и завхозов, столяров и механиков мастер по самбо подобрал из личных друзей: всё это были тоже мастера спорта, или кандидаты в мастера, или, на самый худой конец, кандидаты в кандидаты. «Ермолаев велел, — рассказывал потом на суде один из „спортсменов“, подсудимый Сакович, — чтобы в квартирах, которые он называл „конспиративными“, и в бане был уют. Приказал постелить ковры. Требовал, чтобы всегда были запасы продуктов и выпивки. В зимнее время баню надо было топить каждый день, потому что Ермолаев мог нагрянуть в любой момент, и к его приходу все должно быть готово. Он нас разносил в пух и прах, если мы не обеспечивали ему все удовольствия. „Хозяек“ в баню требовал от нас только самых красивых. »
Таких, как Сакович, на «базе» оказалось 17 человек! Они топили баню, убирали за разгульными «дорогими гостями», наводили уют в «конспиративных» квартирах, расчищали дорожки от снега и скалывали лед со ступенек, варили уху. Но главное — «в целом» служили «шефу». Были его телохранителями, снабженцами и денщиками. А их шеф служил своему шефу, и за всю эту верную службу бухгалтерия треста не скупясь платила сполна. Платила за то, что самбисты никого не подпускали к причалу и к бане. За то, что спускали собак на «чужих», если те невзначай приближались к «запретной зоне». За радушную встречу купальщиков и за вовремя поданный разморенному гостю махровый халат.
Всё это были ребята, которые совсем недавно застенчиво и робко входили в жизнь. Вот один из них — Тимофеев: работал на заводе «Чувашкабель», осваивал премудрости судовой техники, мечтал податься на флот. Александров был его тренером в школе самбистов — он-то и сделал своего ученика «электриком высоковольтной службы», а на самом деле — мальчишкой на побегушках.
Из дневника подсудимого Тимофеева.
15.Х.1974 г. Большую часть дня бездельничал. Настроение паршивое.
16.Х.1974 г. Сегодня поработали чуть больше, чем вчера, но только до обеда. Потом сачковали«.
25.Х.1974 г. Ничего ие делали, а после обеда потопали домой.
26.Х.1974 г. На работу пошел поздно. Куда торопиться? Делать нечего.
29.Х.1974 г. На базе ничего не делал, после обеда ушел домой.
3.XII.1974 г. Как и всю прошлую неделю, на работе ничего не делал.
13.XII.1974 г. Сегодня получка. Мне выдали 191 руб. с копейками. Это, конечно, мало, но лучше, чем ничего.
17.XII.1974 г. На работе делать нечего.
29.ХII.1974 г. Не ходил на работу целую неделю. Это был год несбывшихся надежд.
13.I.1975 г. Получил всего только 158 руб. 95 коп. Как же пополнить свои сбережения?
Как он пополнял свои сбережения, неизвестно. Но известно доподлинно, что из таких вот «небольших» зарплат составилась сумма 11 800 рублей, которая была выплачена треста семнадцати «самбистам», ублажавшим своих «хозяев». И сами «самбисты» не очень-то жались в расходах. Приведу лишь одну цифру: для отопления бани, которой, как мы помним, пользовались только руководители треста и их гости, спортсмены ухлопали с благословения «высокого» руководства — фондового строительного материала на 900 рублей! Связанная круговой порукой «обслуга» и ее «дорогие гости» какое-то время могли скрывать свои приключения, шантажируя каждого, кто пробовал вывести их на чистую воду. Когда, к примеру, работник треста Н. П. Тореев — человек честный и смелый — отважился вскрыть тайны баньки, преступники сразу же всполошились и приняли меры: в дальнюю командировку в город, где раньше работал Тореев, на государственный, разумеется, счет срочно отправился один из купальщиков с важнейшим заданием: отыскать против автора «компрометирующий материал».
Может, и сам занимался он «чем-то таким», может, удастся под угрозой разоблачений заставить его замолчать. Дошли до того, что попробовали обвинить его в несуществующих прегрешениях и даже уволили с работы. Но Калининский райком КПСС дал отпор зажимщикам критики: на работе Тореев был восстановлен, а сигнал честного коммуниста стал основанием для проверки. Незаконные махинации со строительством бани и загородных покоев привлекли внимание горисполкома. Банк отказался финансировать часть произведенных работ. Назревал скандал. Разобраться в неблаговидных делах руководства стройтреста поручили начальнику управления капитального строительства и главдому архитектору города В.И. Кириленко.
Из беседы члена Союза архитекторов СССР В.И. Кириленко с автором этого очерка:
«Получив указание исполкома, я тут же поехал в трест. Главный инженер Ермолаев показал мне те объекты, которые обсуждались на исполкоме, и я увидел множество юридических и финансовых нарушений, отступлений от технической документации и т. д. Ермолаев предложил мне помыться в баньке, но я отказался. На исполкоме я доложил объективно, резко критиковал руководство треста. Но Ермолаев заверил, что всё будет улажено, как полагается. Ему дали срок для исправлений. Через несколько дней ко мне пришел Ермолаев, завел разговор, что надо, мол, сгладить впечатление от решения, урегулировать вопрос «по-хорошему». «Разве можно так, с плеча, — говорил он, — очень уж ты строго нас вздернул». И снова пригласил меня в баньку.
В субботу — я только вернулся с рыбалки — подкатывает ермолаевская персональная «Волга»: банька, оказывается, уже натоплена. Ну, я поехал, стол был накрыт, встретила нас приятная молодая женщина, назвалась хозяйкой. Мы помылись в баньке, «поддали» хорошенько. Я опьянел и остался на ночь.
Ермолаев ставил вопрос о том, чтобы замять историю с незаконной стройкой, и ещё о том, чтобы расширить отведенный для студенческого городка земельный участок. Они хотели там что-то строить для руководства, не знаю точно, что именно. Понимаю, что поступил непорядочно, не устоял.
Но не только от местных «контролеров» зависела судьба уютной баньки, её банщиков и купальщиков. И для «санпропускника», и для «профилактория» существуют государственные стандарты, существуют типовые проекты, типовая смета. А тут — что ни объект, то отступление от нормы. Кто-то должен их был узаконить: без утверждения индивидуальных проектов банк не выдал бы ни рубля.
Проектантов искали недолго. В Харькове есть институт, один из крупнейших в стране — «Гипротрактор-сельмаш». К строительству Чебоксарского тракторного имеет самое прямое, самое близкое отношение: его труд, его творческую фантазию мы видим в корпусах гигантских цехов, которые воздвигаются сейчас на Волге. Стоило ли искать кого-то «на стороне», чтобы «сочинить» сущий пустяк: баньку, дачку, причал.
Главный инженер проекта Л. Ф. Тесленко бывал по служебным делам в Чебоксарах неоднократно. Он охотно согласился помочь тресту в застройке «студенческого городка». Помочь скромным трудом и печатью своего института. Оно и понятно: с руководством треста у Тесленко установились отношения очень теплые. Не только служебные, но и дружеские. Встречались домами. И в баньке встретились тоже. Встреча дала желанные результаты. «В результате проведенных мероприятий, — деловито докладывал суду Ермолаев, — нам удалось через Тесленко списать некоторые „Хвосты“. От него многое зависело. Мы его напоили, и он, не читая, подмахнул несколько нужных бумаг».
В судебное заседание, несмотря на многократные вызовы, Тесленко явился в последнюю минуту — ссылался на недомогание и на занятость. Когда Ермолаев вызывал его по более приятным делам, и время у него находилось, и здоровье. Следователю он признавался с мужественной прямотой: «В Чебоксарах руководство треста принимало меня очень радушно. Жил я бесплатно на трестовской квартире, устраивали мне веселую баню с выпивкой и „закуской“. Я не знал, что „хозяек“ предварительно шантажировали. ».
Думаю, теперь понятно, почему какое-то время преступникам удавалось благоденствовать вдали от правосудия: контролеры и ревизоры, став «дорогими гостями», сами были заинтересованы в том, чтобы не слишком шуметь. И они не шумели, они «дружили домами», за государственный счет предаваясь той жизни, которая казалась им не только «сладкой», но еще и престижной.
Из служебных характеристик
«Ермолаев М. А, . был требовательным к себе и подчиненным. Морально устойчив. Много внимания уделяет подбору, расстановке и воспитанию кадров, созданию и сплочению коллектива строителей».
«Кириленко В. И. . инициативный, трудолюбивый работник. Отличается принципиальностью и высокими моральными качествами. В быту скромен. ».
«Тесленко Л. Ф. . окончил два высших учебных заведения. Дисциплинирован, добросовестно выполняет свои обязанности. Морально устойчив, отклонений от норм поведения не было. ».
Дело огромное, многотомное. На скамье подсудимых — тринадцать человек. Из руководства — трое: Гурин, Ермолаев и Балясов. Остальные — «обслуга»: банщики, лодочники, истопники, повара, швейцары, которые числились монтерами, завхозами, слесарями. И даже инженерами, как Александров, который привел сюда, кстати сказать, на дармовые хлеба всю семью: мать, брата, жену; каждому нашлась «непыльная работенка».
Трое уселись на скамью подсудимых, гордо привинтив к пиджакам значки мастеров спорта: Александров, Иустинов, Самарский. Впрочем, кто их знает, что это за мастера. В дневнике Тимофеева есть такая забавная запись: «3.1.1975 г. Я тоже мог бы стать мастером спорта. Шеф сказал: давай, участвуй в соревнованиях. „Чтобы провалиться?“ — спросил я. Он назвал меня лопухом: судьи свои, борцы лягут, когда надо».
Да, дело огромное, многотомное, обнажившее в своей неприглядности ту «сладкую жизнь», ради которой несколько жалких перерожденцев были готовы на всё. Как ни силились крохотные «князьки» собаками и сторожами оградить свои забавы от постороннего глаза, долго это продолжаться не могло, расплата всё равно была неизбежной.
Я назвал их перерожденцами, главных «героев» процесса, но не уверен, что нашел точное слово. В самом ли деле они некогда были иными, в самом ли деле их что-то «испортило», надломило и развратило? Они рвались к «масштабной» работе, пробивали себе дорогу с помощью связей, демагогии, лести. Но зачем рвались? Для чего? Для того ли, чтобы раскрыть свой талант, поставить на службу делу свои знания и способности, приумножать богатства народа? Или для того, чтобы пожить в своё удовольствие, соря государственными деньгами и прикрывая свои преступления разглагольствованиями о «пользе дела»?
Перемещаясь из «кресла» в «кресло», они поднимались довольно быстро по лестнице, которую называет служебной. Ну, а как — по идейной? По нравственной? Сопровождался ли рост карьерный ростом духовным? Кто они были в сущности — люди, призванные не только руководить строительством, но и воспитывать огромный рабочий коллектив, быть для него образцом идейной зрелости и нравственной чистоты? Разве не говорит ничего об их убогом духовном мирке хотя бы сам набор «развлечений», к которым они рвались, презрев все нормы морали и права? Вот я и думаю: они к этому скатились или к этому стремились с самого начала своего «восхождения»? Нет, их духовная нищета появилась не вдруг, а существовала, конечно же, всегда, вовремя не распознанная, не привлекшая внимания, пока не грянул гром.
Они были причастны, эти люди, к большой и прекрасной стройке, но ведь любое дело можно вершить только чистыми, незапятнанными руками. Общество щедро воздает за успехи, но оно никому не позволит, прикрывшись даже подлинными, а не мнимыми заслугами, расхищать государственную казну, жить, не считаясь с правом, честью, стыдом. Напрасные надежды, напрасный расчет.
Любого, кто окружил себя льстецами, подхалимами и аллилуйщиками, кто переступил закон, обязательный в равной мере для каждого гражданина, неминуемо ждут нравственный крах и справедливая кара. И не спасет его высокопарное суесловие: разрыв между словом и делом, в каких бы формах он ни выражался, непримиримо чужд благотворному моральному климату, прочно утвердившемуся в нашем обществе, где заведомо обречены на провал любые попытки поставить себя «над» теми принципами, по которым живет советский народ.
PS. Публикую по просьбам читателей. Источник — «Литературная газета», выпуск от 12 мая 1976 года. Скан страницы лежит вот тут:
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Источник статьи: http://nayavu.mirtesen.ru/blog/43560105302/Arkadiy-Vaksberg.-%C2%ABBanya%C2%BB
